Читать книгу - "Александр Мень. Пастырь. Свет во тьме. Повесть о жизни и мученической смерти - Михаил Александрович Мень"

грохотали грузовики. Перегораживали улицы. Толпу сдерживали – вперед пропускали только партиями. Сзади напирали.

– Что-то мы медленно идем, – сказал Кравцов.

– Слишком медленно, – ответил Алик. – Если в бассейн наливают больше, чем сливают – он переполнится. Здесь – то же самое.

Он поднялся на цыпочки, глянул вперед. Потом – назад.

– Коля, не нравится мне все это. Давай уйдем?

– Куда? Отсюда не выбраться.

– Пробирайся к стене. Я видел там пожарную лестницу.

Началась давка. Людей прижимало к витринам, к решеткам, к стенам. Кто-то кричал, кто-то падал. Паника росла.

Коля первый подтянулся и поднялся на лестницу. Алик, ухватившись за карниз, полез вверх. С лестницы протянул вниз руку:

– Хватайся!

Извил, зажатый в толпе, увидел его лицо. Знакомое, вроде по школе. Или нет… Невероятное… Он схватился. Алик втянул его наверх. Махнув рукой, крикнул:

– На крышу!

Извил забрался, тяжело дыша, обернулся. Алик уже тянул вверх кого-то другого.

С крыши открывался страшный вид: море голов, хаос, крики. Маленькие улицы и подворотни были забиты грузовиками и солдатами. Для людей оставили лишь несколько проходов, остальные пути оцепила милиция. Над толпой возвышались всадники. Извил никогда не видел столько конных милиционеров. Он побежал по крыше, спрыгнул на другой стороне. Бежал долго, потом задохнулся и остановился. Впервые в жизни он почувствовал: что-то сломалось. Не стало вождя, как дальше жить? Но он взял себя в руки, вспомнив, что не зря родители дали ему имя, которое говорило само за себя – исполнять заветы Ленина.

Ловушкой для москвичей стали узкие улицы центра столицы. Угодив в людской водоворот, выбраться было практически невозможно. Те, кто упал, больше не поднимались, – их затаптывали насмерть. Другие гибли от удушья. Многие, кто в тот день пошел проститься со Сталиным, никогда больше не вернулись домой. Это был последний привет от вождя своему многострадальному народу.

Сибирь

Время шло. Через несколько месяцев после смерти Сталина Алик окончил школу и поступил в Пушно-меховой институт на охотоведческий факультет, где стал изучать биологию. В 1955 году факультет перевели в Иркутск. Уезжать было немного грустно. Самое главное, что другой факультет, где училась Наташа, невеста Алика и любовь всей его жизни, оставался в Москве. Эта разлука стала испытанием для их любви. Теперь его поддерживали письма Наташе и родителям, воспоминания, память о доме, где его учили думать, молиться и слышать. Вскоре после отъезда среди прочих студентов Алик попал на военные сборы. В армии было непросто.

«Дорогая Наташенька!

Началось наше насилие.

Вчера мы покинули Иркутск и благополучно прибыли на станцию Дивизионную в Бурятии. Здесь наши лагеря. Очень жарко. Долина. Сегодня нам дадут форму, и мы окончательно станем солдафонами. Никого это не приводит в восторг. Но что поделаешь? Меня незадолго перед отъездом таскали в горком комсомола. Кто-то сообщил из института обо мне сведенья. Три часа просидел под обстрелом дураков, но кончилось все победой, и меня оставили в покое до весны. К сожаленью до сих пор нет вызова.

Я предполагаю отправиться в Москву числа 27-го августа. Не позже 1 сентября. Напиши мне, как себя чувствуешь. Мой адрес теперь: БМ АССР Станция Дивизионная, военчасть 06108 «б». Пока продолжать не могу, сейчас погонят. Будем здесь до 3 августа.

До свидания.

Обнимаю и целую,

Твой Алик».

Сибирь встретила его так, как встречает всех – без лишних слов. Воздух был чистый, сосны высокие, озера глубокие. Он быстро привык к жизни среди природы. Соседи по общежитию – шумные, добрые ребята. На практике – охота, рыбалка, походы, ночевки в избах. Алик не отдалялся от друзей, но при этом держался немного особняком – просто старался не терять себя. Вскоре он стал безусловным лидером в своей группе, да и на всем факультете. Он был красив, хорошо воспитан, играл на гитаре, обладал прекрасным чувством юмора. Однажды его вызвали в бюро комсомола института и спросили: «У нас к вам чисто мужской вопрос: почему вы носите бороду?» Он ответил: «По-моему, это чисто женский вопрос». Такие находчивость и остроумие не могли не вызвать в сокурсниках уважения.

«Здравствуй, Наташенька!

Письмо твое пришло, когда каникулы у меня на исходе. Да и можно ли назвать 6 дней каникулами? Я решил воспользоваться этой неделей, чтобы объездить Иркутскую область. Одна знакомая предоставила свою “Победу”, и я три дня ездил, останавливаясь у знакомых, которые у меня уже появились. Знаешь, такая тут картина! Снега лежат, домишки маленькие, сопки, столбы и мачты, ширь и даль, дороги унылые. Кажется, – спокойное болото одичания. А это только кажется. И здесь есть хорошие и интересные люди. Сибирь, оказывается, гораздо теплее запада. Здесь климат замечательный. Фотография твоя мне очень понравилась, может быть, даже просто потому, что это твое лицо. Не знаю, почему ее раскритиковали. Я очень обрадовался, что ты будешь в Москве в июле. Если Бог даст, я попаду на практику в Московскую область, и мы можем скорее увидеться, а я этого дня уже никак не дождусь. Как вообще твое настроение? Что делается в Балашихе?

Глеб[4] мне писал, что в Москве женщины стали ходить в брюках. Сам не видел – судить не могу. Кажется, на Западе это уже давно практикуется. <…> Я понемногу занимаюсь, читаю, пишу, рисую на досуге и делаю кое-что для будущего. Предпринимаю разные меры, кажется, горизонты просветляются. Одна препона – распределение. Но его я не боюсь. Пару лет можно и отработать, а там я вольная птица. Главное, это не попасть под пяту погони за материальным благополучием. Это большой тормоз. Засосет запросто. А по-поросячьи жить совсем не хочется. Эх! Только бы вырваться! Всегда помню о тебе, и ты меня не забывай. До свиданья, милая, целую.

Алик».

Зимой студенческой командой они ушли на несколько дней в тайгу. Четвериков, балагур и зубр по стрельбе, гурман Лапин, все время мечтавший о тушенке, спокойный, ироничный Мамаев и, конечно, один из самых близких друзей Алика, Глеб Якунин. И он – Алик, теперь уже Александр.

Однажды на лесной поляне появился олень, он вышел спокойно, вальяжно, как царь в собственном лесу, застыл, с достоинство посмотрел на Александра.

Александр стоял с ружьем, палец на спусковом крючке, но не стрелял. Просто смотрел на оленя.

– Где олень?! – выскочил Четвериков. – Ну?!

– Ушел, – спокойно ответил Александр.

– Что ж ты не стрельнул?

– Ружье заело…

– Опять? – буркнул Лапин. – То ружье, то удочка. Как у тебя нож не заедает грибы резать?..

Мамаев усмехнулся:

– Алик, ты как охотоведом работать собираешься?

– Я, может, в