Читать книгу - "Отрешись от страха. Воспоминания историка - Александр Моисеевич Некрич"

исторических наук, основанные на мнении большого коллектива ученых, грубо нарушается процедура научных публикаций в Академии наук СССР. Это является произволом и может навести на мысль, что я как бы поставлен «вне закона», общепринятые правила на меня не распространяются. В результате вокруг меня искусственно создается атмосфера дискриминации со всеми ее последствиями.

Неужели таким должен быть финал моей пятилетней исследовательской работы и двухлетнего ее рецензирования и обсуждения?

Убедительно прошу Вас вмешаться и дать указание РИСО придерживаться нормальной процедуры и в отношении моей работы.

Доктор исторических наук (А. М. Некрич) Москва, 15 февраля 1972 г.

Домашний адрес: В-333, ул. Дм. Ульянова, д. 4, корп. 2, кв. 43. Тел. 137-57-77.

Потом я еще несколько раз обращался с письмами — к президенту Келдышу, к вице-президентам Миллионщикову и Федосееву, но ни разу не получил от них никакого ответа, хотя советский закон требует обязательного ответа «на письма трудящихся», но законы, как известно, издаются для того, чтобы их обходить. Так было и в моем случае.

Для меня была установлена негласная квота — 1 статья в год в малотиражном академическом издании. Такими были ежегодные институтские сборники «Проблемы британской истории». Здесь удалось опубликовать несколько фрагментов из моей новой работы. За годы, прошедшие после исключения из КПСС, мне удалось опубликовать еще несколько статей и рецензий.

Однажды я попытался дать одновременно две статьи в институтские издания — в «Проблемы британской истории» и во «Французский ежегодник». Жуков предложил одну мою статью снять, так как «Некрича слишком много печатают»... До тех пор пока А. Т. Твардовский был ответственным редактором «Нового мира», мне удавалось там иногда печататься, но потом сразу все прекратилось. В течение длительного времени я пытался опубликовать статью о влиянии стереотипных представлений на принятие политических решений. Журналы профессионального направления отказывались печатать мою статью не только из-за моего имени, но также и потому, что тема казалась им слишком «горячей». Наконец журнал «Знание — сила» в 1973 году опубликовал мою статью «Событие, оценка, решение». Спустя три года в 1976 году доктор Геккер опубликовал в журнале «Остойропа» рецензию на мою статью, довольно высоко оценив ее с точки зрения теории истории. В то же время д-р Геккер не преминул заметить, что в статье содержится скрытая критика сталинизма. Так время от времени мне удавалось «проби ть» в печать то одну, то другую мою статью.

Но время торопило меня и требовало более радикальных решений. В институте жизнь шла своим чередом. Вскоре после интервенции советских войск в Чехословакии конформисты и неосталинисты снова взяли верх. Возобновились разговоры о необходимости политизировать науку. Такова была официальная установка, данная вице-президентом Академии наук А. М. Румянцевым. Практически это означало, что конъюнктурные политические соображения должны превалировать над интересами науки. И все же, повторяю, необратимые изменения уже произошли. Можно было на обсуждениях и дискуссиях говорить об отклонениях от ортодоксальной линии того или иного историка, можно было даже заставить покаяться его в своих грехах. Такое унижение пришлось пережить, например, историку Дунаевскому, написавшему статью о письме Сталина в журнал «Пролетарская революция» 1931 г. и воспользовавшемуся для этой статьи сведениями, сообщенными ему главной жертвой сталинской идеологической чистки того времени историком Слуцким. И все же писались интересные книги о времени, более отдаленном от нас, иногда на локальные сюжеты, иногда на более общие, и это были нужные, интересные книги. Каким-то чудом эти книги выходили и немедленно расхватывались читателями. Я мог бы назвать книги и статьи таких замечательных историков моего поколения и моложе, как А. Я. Гуревича, В. М. Холодковского, Л. Баткина, Л. Ю. Слезкина, М. С. Альперовича, археологов А. А. Монгайта, Г. Б. Федорова, византиеведа А. П. Каждана, историков советского общества Ю. Арутюняна, С. И. Якубовской, Даниловой, А. Грунта, историка России А. А. Зимина — всех имен не перечислить. Книги, выходящие в СССР, подвергаются свирепой цензуре. И все-таки многое в судьбе книги зависит от того, как книга написана, ибо хорошие исследования написаны таким образом, что как ни цензируй книгу, как ни выбрасывай из нее «подозрительные» абзацы, фразы», страницы и даже целые главы, книга в принципе все равно остается с теми же мыслями, как она была задумана автором. Весь вопрос заключается в том, насколько талантлив автор и насколько он умен. Вот почему цензура бывает время от времени не в состоянии задержать «вредную» книгу или статью. И даже прибегая к всеобъемлющей заградительной и запретительной формулировке «неконтролируемый подтекст», цензура не в состоянии направить авторскую мысль в «нужное» русло. О том, как цензура в Советском Союзе борется с «неконтролируемым подтекстом» ходит много историй. В одной из рукописей о германском нацизме была фраза «Гитлер создал партию, в которую можно было войти, но было невозможно из нее выйти». Цензор решительно вычеркнул эту фразу. Спрашивается, почему он это сделал, а потому, видно, что усмотрел в этом намек на Коммунистическую партию Советского Союза, в которую можно добровольно вступить, но выйти из нее добровольно невозможно. Из КПСС можно выбыть лишь по причине умственной неполноценности. В этом случае надо предъявить медицинскую справку. Желание покинуть партию рассматривается как вызов существующему порядку, и в соответствии с этим могут быть применены различные репрессии — увольнение с работы и даже заключение в психиатрическую больницу. Такой случай произошел несколько лет тому назад с заведующим отделом кадров управления по радиовещанию и телевидению Винокуровым, который публично заявил о своем выходе из партии. Его отправили в психушку...

Я уже упоминал о том, что в результате деятельности прогрессивного парткома Института истории Академии наук СССР, «дела Некрича», выхода в свет ряда книг и статей, отклоняющихся от официального партийного курса, Трапезников решил, что институт стал «неуправляемым». Большую роль в формировании этого мнения сыграл и провал самого Трапезникова на выборах в Академию наук СССР. Он добился решения секретариата ЦК о преобразовании Института истории АН СССР и разделении его на два института — Истории СССР и Института всеобщей истории. Изменения научного состава института были крайне незначительными, зато за кулисами разыгралась довольно ожесточенная борьба за «теплые» местечки директоров институтов, их заместителей, заведующих секторами. В конце концов кто-то получил место, которого жаждал, другой проиграл. Под руководством инструктора отдела науки ЦК КПСС и куратора института Кузнецова продолжалось сведение счетов за старые «грехи».

События в Чехословакии застали Институт истории АН СССР в разгар его реорганизации. Весной и осенью 1968 года в двух выделившихся в результате разделения института — Институте истории СССР и Институте всеобщей истории проходили конкурсы на