Читать книгу - "Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн"

решителем был выбран я. Компания внесла мне 1800 рублей. Золотухин дал чек на эту сумму. Условия были таковы. Если Золотухин проживет легально не менее трех недель в Ялте, представит «явленный паспорт» и счет гостиницы, то получает заклад. Иначе его заклад разверстывается между компанией.

Золотухин:

— Умники, ребята! 1800 рублей имею — хватит и на взятку хорошую, и проживу на ваш счет.

— Смотри, мудрец, и увидишь, как мы угостимся на твой счет, — отвечали приятели.

Золотухин уехал в начале августа в Ялту, куда велел своей конторе писать ему. «Компанейцы» неоднократно спрашивали в конторе, где пребывает Григорий Яковлевич, а контора неизменно отвечала:

— Ялта, гостиница «Россия».

Я получил телеграмму от Золотухина:

— Пью и ем за здоровье и за счет моих друзей. Не хотят ли увеличить ставку? Ответ уплочен.

Рассказ возвратившегося Золотухина: участники пари получили приглашение от Золотухина на ужин, который состоится в десять вечера в клубе. Указано меню и вина. В десять вечера уселись. Золотухин церемонно развлекался:

— Вручаю «несомненные документы»: паспорт с отмеченной явкой в Ялте — день приезда и день отъезда. Прожил двадцать восемь дней. Несколько счетов гостиницы «Россия», полученные телеграммы из Ростова (по делам). Копия предписания Думбадзе о разрешении Г. Я. Золотухину проживать в Ялте в течение осени… Фотографическая группа — в числе снявшихся (человек десять) Думбадзе и Золотухин.

— Итак, дорогие мои друзья, пожалуйте деньги и благодарю вас за доставленное мне удовольствие.

Я отдал деньги, согласно общему решению.

— Вот как все произошло. Приехал в Ялту. По моему носу и ушам не признали семита, и я благополучно прибыл в отель «Россия». Переодевшись, спустился в зал, где заказал себе хороший завтрак и полагающееся вино. Метрдотель учел «хороший на чай» и лебезил. Пошел в нумер, заперся и заснул, как полноправный гражданин. Часа в четыре спустился в зал почаевать. Подошел шикарный швейцар и в самых изысканных выражениях просил документ для отметки. Дал ему документ, в котором четко прописано: вероисповедание иудейское. Вскоре с моим паспортом в руке, с конфузливой улыбкой на лице подошел молодой господин и сбивчиво, глотая слова, разъяснил, что я не могу остаться у них в отеле, что я не имел права въехать в Ялту и что им грозит большой штраф, если немедленно не сообщат полиции. Он весьма сожалеет, но исхода нет, ибо генерал Думбадзе «страшно за этим следит».

— Что ж, дайте мой паспорт, поеду лично. Не скажу, что вы меня впустили, зная, кто я, а по «наружному виду».

— Пристав принимает от семи до восьми вечера, — сказал управляющий.

Пошел посмотреть Ялту, а к восьми отправился в участок. Паршивая и унизительная история, но во мне беспокойный бес сидит… Пристав оказался молодым офицером, наружность приятная, изысканно одет — щеголь. Принял любезно. Вот глянешь, думаю, сукин сын, в паспорт — отвернешь морду.

— Чем могу служить?

— Пренеприятная со мной история. Я представитель фирмы Эрлангер и получил командировку осмотреть Крым на предмет устройства мукомольной мельницы. А память у меня плохая, забыл, что я «немножко еврей», и попер сюда. Имею право жительства в России и ношу царский подарок блаженной памяти Александра III — показал часы с орлом, именные.

Золотухин, будучи кондуктором, вел царский поезд и пред деревянным мостом сигнализировал машинисту остановить поезд. Поднялась суматоха. Выскочил инженер, сопровождавший поезд, накинулся на Золотухина. Но машинист и Золотухин потребовали перевезти поезд частями ввиду его тяжести. Их действия признали правильными и наградили.

— И вдруг — «позвольте вам выйти вон».

— Да-с, — процедил пристав. — Генерал не разрешит. Высылал и высокопоставленных евреев, жаловались, а генерал не обращал внимания.

Вижу, не отпускает меня. Болтаю. Залепил ему анекдотец — смеется. Чувствую, что пришелся ему по душе. В участке тишина, как на кладбище. Ушел единственный писец.

— Значит, мне уезжать завтра? А как же переночевать?

— Ну, пустяки, — отвечает пристав. — Я скажу в гостиницу.

— А знаете, — говорю, — раз мне надо уезжать торжественно, «с проводами», то без обеда выйдет нехорошо. Пойдемте куснем, в «России» повар хороший, да и я по этой части кой-что смыслю.

Слабо отнекивался, и решили, что я иду в гостиницу, а он подойдет, так как обязан что-то исполнить по полиции. Надежды еще не терял, но кабы не пари, всеконечно плюнул бы и перекочевал куда-либо.

В гостинице я заказал обед, обо всем распорядился, занял маленькое отделеньице около зала. Поджидаю. Вошел управляющий — извиняется и тоскливо спрашивает:

— А как же будет?

Спокойно говорю:

— Пристав зайдет, не беспокойтесь, пообедаю с ним, а завтра, вероятно, уеду, если генерал не попросит меня остаться.

Ушел, немного повеселел.

Приехал пристав. Стал я готовить икру к водочке, как мы привыкли. Графинчик во льду, бутылки в ведре, все как следует. Налили по первой с пиконом[334], а потом пошло по писаному. Обед был хорошо приготовлен, настроение стало подниматься. Евгений Николаевич (пристав) оказался добрым парнягой, смешливым слушателем и приятным собутыльником. Всеконечно перешли скоро на «ты». Часто он повторял:

— Непременно расскажу генералу. Ей-богу, и не подозревал, что есть на свете такие евреи, как вы: или он старается важничать, надутый, или жалкий, пришибленный!

— Мало ты евреев видел, Женя, — сказал ему. — Всех колен Израилевых двенадцать, а я из тринадцатого, негласного. Нас много, не попадались тебе. Наше колено — развеселое.

В десять вечера решили поехать за город, прокатиться. Дал новому другу сигару:

— Кури, Женя, если ты любитель, то такую сигарку похвалишь.

Пьян он не был, но «в градусе». Ночь была прекрасная, окрестности хороши. Заехали в «духан» прохладиться. Вдруг мой Женя запротестовал по поводу моего выезда. А я его горячу:

— Что ж делать, генерала не вразумить!

— Нет, Гриша, не торопись, я ведь тоже что-нибудь стою, посмотрим! А в гостинице не беспокойся, я сказал там.

Поваландались до часу ночи, отвез друга домой, и условились встретиться утром, после доклада генералу. Поспал невинным сном новорожденной танцовщицы, попил кофеек и почитал худосочную местную газетку. В половине одиннадцатого явился Женя, чистенький, молодцеватый, дружественный:

— Собирайтесь к генералу, захватите свои документы, желает вас видеть.

Покатили.

Генерал с неважной азиатской мордой встретил напыщенно-начальнически, но не выдержал тона:

— Так вы из тринадцатого колена Израилева? Ха-ха-ха!

Отшучиваюсь.

— А вы уже обследовали татарочек? Все ли у них так, как у ваших баб?

Словом, мой Женя доложил, видно, обо мне обстоятельно. Вижу — клюнуло. Я впал в свой обычный тон. Генерал ржет. Пришлось рассказать историю об остановке царского поезда, посмотрел «именные часы».

— Ну что ж, поживете у нас. Но в Ялте нельзя строить мельницу. Подальше, в селениях можно. Евгений Николаевич, сделай надпись на паспорте.

Написал. Генерал подмахнул и сам приложил печать. Поблагодарил за любезность и говорю:

— Ваше превосходительство, имею еще серьезную просьбу.

— Что такое?

— Никак невозможно, чтобы я не имел