Читать книгу - "Рождение Российской империи. Концепции и практики политического господства в XVIII веке - Рикарда Вульпиус"

правителя, на этом эффективном на протяжении столетий концепте русской и российской истории[1107]. Как на фоне стадиальной теории, так и в духе этой милости перед русскими и россиянами была поставлена задача с собственных «передовых» позиций поддержать «оставшихся позади».

Как должна была выглядеть, с точки зрения Волкова, такая политика милости? Как и Веймарн, оренбургский губернатор отвергал военный путь. На грабежи российских торговых караванов на их пути в Индию не следовало отвечать истреблением степных жителей военными методами.

В Чингисхановы времяна славно было цветущия государства прелагать в ужасныя пустыни, но гишпанцам не прощают и доныне, что кровию неповинных жителей утвердили владычество свое в Америке[1108],

писал Волков. Вместо этого, по его мнению, речь шла о том, чтобы больше не рассматривать казахов лишь как номинальных подданных, выдавая им за это жалованье и поддерживая их расположение подарками. Напротив, казахов нужно было «до того довести, чтоб киргизцы Россию собственно для России слюбили и помаленьку русели»[1109]. Поэтому существенной мерой, необходимой для избавления казахов от «зверского обхождения», Волков считал введение земледелия и зернового хозяйства.

Где заведется пашня, там и домостройство, а где домостройство, там и тишина и власть законов. Напротиву того кочующие народы всегда будут ветрены и законам не подчинены[1110].

В этих словах Волкова обнаруживается кредо идей Просвещения, в соответствии с которым кочевая жизнь была несовместима с верховенством закона и поэтому для Волкова она была несовместима с государственным российским правлением. Принятие других форм жизни прежними российскими правителями было окончательно отвергнуто, западноевропейские взгляды осваивались во всех отношениях. Совместимость с российской государственной жизнью могла быть достигнута только посредством перехода к оседлости, воплощенной в домашнем и зерновом хозяйстве[1111].

Но как именно их нужно было перевоспитывать? Этим вопросом императрица указала на слабое место в положениях Волкова[1112]. Перед Сенатом Волков добавил: там, где зерновое хозяйство уже существовало, его нужно было массово расширять. В частности, вдоль линий следовало расселить больше русских крестьян, чтобы с их помощью на местах закрепить сельское хозяйство и приучить к нему других. Даже новокрещеных из других регионов Волков считал подходящими для того, чтобы стать носителями цивилизации для кочевников[1113]. Кроме того, казахских заложников, которых содержали в крепостях, требовалось обучить зерновому хозяйству и земледелию. После их возвращения они сами могли бы выступить в качестве носителей цивилизации в своих родах[1114]. Даже на заводах по переработке руды вблизи линий, по мнению автора записки, необходимо было создавать непосредственно прилегающие к ним хозяйства и таким образом вводить там зерновое хозяйство и оседлое скотоводство. Переезды русских, которые постоянно преодолевали большие расстояния между заводом и своей родиной, настаивал Волков, обязательно необходимо было прекратить, иначе их жизнь не отличалась бы от жизни кочевников[1115].

В качестве дополнительной меры должны были служить экспорт и продажа зерна. «Азиатцы, — Волков не уточнил, кого он к ним относит, — кои пред сим только мясом и молоком питались, ныне довольно и хлеба покупать начинают». Как пятью годами ранее Рычков и Тевкелев, Волков видел во все большем потреблении зерна ключ к успеху в изменении образа жизни. «В хлебе скорее сыщем мы золото и серебро, нежели во всех других артифициельных способах»[1116]. Климатически трудные для кочевников времена, такие как суровые зимы или регулярно повторяющиеся джуты[1117], были весьма подходящим моментом, чтобы прельстить зерном казахов и их скот, погибающий от голода и холода[1118].

Предполагалось, что эти меры и целенаправленная колонизация российских крестьян также и среди башкир дадут возможность значительно расширить зерновое хозяйство. Кроме того, по словам Волкова, он сам желал побудить башкирских высокопоставленных лиц и старшин к тому, чтобы они должным образом занимались домашним и зерновым хозяйством. Он указывал на обнадеживающие признаки: уже тогда они научились перевозить руду на заводы летом и зимой, хотя раньше не знали никаких гужевых упряжек. Но если однажды башкир обучат зерновому хозяйству, то тогда казахи станут завидовать их состоянию и их можно будет быстрее привести на тот же путь[1119]. Таким образом, Волков перенес модель «притягательности», которая могла бы распространить пример элиты на широкие слои населения, на уровень этнической группы в целом: «башкиры» должны были стать авангардом, поскольку тогда они смогли бы увлечь за собой и «казахов».

Однако чтобы привить башкирам зерновое хозяйство, было необходимо разрешить им иметь работников, поскольку в статусе «иноверцев» им это было запрещено. В качестве аргумента в пользу запрета до сих пор приводилось беспокойство о том, что среди «чувашей, черемисов и татар», которые предлагали себя в качестве работников, в основном были новокрещеные. До сих пор существовало опасение, что, работая у иноверных башкир, они оставят православную веру. Теперь же Волков призывал к тому, чтобы приложить все усилия, чтобы башкиры могли заниматься земледелием, а не обращались принудительно в веру, поскольку у них в любом случае не возникало «никакого понятия» о православии[1120].

Этой аргументацией Волков продемонстрировал, что он окончательно расстался с миссионерской политикой. Кампания «цивилизирования», которая в первой трети первой половины XVIII века еще была направлена преимущественно на обращение в православную веру, во второй трети уже уступила место стратегии двойного обращения; теперь, по словам Волкова, должна была прийти такая кампания, которая была бы направлена исключительно на перевод к оседлому образу жизни и зерновому хозяйству.

Волков, однако, должен был осознавать, что хотя его предложения по «цивилизированию» основывались на стимулировании, агитации и самоосознании вовлеченных лиц, но осуществляемое государством расселение российских крестьян и иностранных колонистов на бывших пастбищах башкир и казахов вдоль укрепленных линий (и за их пределами), как это происходило при Екатерине II, фактически и в буквальном смысле уничтожало кочевую жизнь[1121]. С точки зрения Волкова, увеличение обрабатываемых земель и связанные с этим все большие стеснения кочевников не считались незаконным давлением. Напротив, он видел в этом вспомогательное средство, с помощью которого степные народы можно было подтолкнуть к отказу от кочевой жизни. Давление обстоятельств, обусловленное сокращением площадей, в его глазах не являлось чем-то предосудительным, оно не противопоставлялось всем другим инициативам, а дополняло их. Позднее он выразился следующим образом:

Если действительно окажется, что башкирам станет тесно [от новых поселенцев], что вполне может случиться, то они будут вынуждены наблюдать, как русские крестьяне среди них живут в еще более тесных помещениях, и, видя это, сами обратятся к земледелию и оседлой жизни[1122].

Волков рассматривал в качестве подходящего примера и яицких казаков, которые после их