Читать книгу - "Сталинизм и война - Андрей Николаевич Мерцалов"

что на самом деле война вот-вот разразится, а отрицают это в пропаганде лишь из неких соображений высокой политики. Мимо лагеря курсантов чуть ли по самой его территории шли на Запад эшелоны с красноармейцами. В открытые двери теплушек мы бросали им папиросы и газеты. Но, увы, курсанты не руководили обороной страны…

Ошибочно сводить сугубо военный фактор неожиданного удара к вопросу, знали или не знали. В этом случае исследователь остался бы на уровне обыденного сознания. История войн знает случаи, а нападение на СССР еще раз ярко подтвердило это, что наличие информации о нападении не исключает внезапности. Как прямолинейное отрицание тезиса Сталина ныне возникло другое спорное мнение: внезапности не было, если о нападении знали, к его отпору готовились. Это верно лишь отчасти. Да, СССР готовил оборону, но она не была завершена, войска не были приведены в боевую готовность. Это и создало условия для внезапного удара.

Отдельные авторы нарочито подчеркивают вероломный и внезапный характер нападения: как будто от фашистов можно было ожидать объявления войны! По мнению одних, советские руководители будто бы не заблуждались, что войны с Германией не избежать, но они сомневались, «посмеет ли Гитлер развязать войну». По мнению других, «Сталин твердо верил, что ему удастся предотвратить бедствие» (Симонов). Он «очень хотел отодвинуть войну… уделял военным вопросам львиную долю своего рабочего времени» (Волкогонов). При этом, как правило, избегают четкого определения внезапности, как и оценки поведения диктатора, его запоздалых и половинчатых мер. Применяется фигура умолчания и относительно проблемы внезапности в целом. Ряд авторов почему-то называют внезапность «пресловутой».

Заслуживает внимание точка зрения В. Клевцова: нападение на СССР может быть признано внезапным только в тактическом и оперативном плане, так как советские войска не были своевременно приведены в боевую готовность. В стратегическом отношении внезапности не было, поскольку высшее руководство знало о готовящемся нападении, но не приняло энергичных, квалифицированных ответных мер. Выделив неготовность войск и бездеятельность командования как суть внезапности, автор, к сожалению, не освободился еще от тезиса: «руководство знало, значит, внезапности не было». Автор ограничивает внезапность лишь тактико-оперативной сферой, хотя командования округов также знали о нападении. Ржешевский пишет лишь о «морально-психологической внезапности». Авторы же т. 6 десятитомника считают, что внезапность нападения вермахта на СССР носила «политико-стратегический характер». Такие ограничения, на наш взгляд, неправомерны. Внезапность была всеобщей. Она поразила всю армию и население, от рядового красноармейца и рабочего, до «вождя» и его наркомов. Под ее знаком проходили не только отдельные бои, но война в целом, вся жизнь народа.

Пытаясь ответить на вопрос о том, в чем заключалась внезапность, мы должны решительно подчеркнуть, что во всех войнах прошлого фактор внезапности возникал вследствие не только вероломства «коварного» агрессора, но и безответственности руководства государства (армии), ставшего жертвой агрессии. По мнению Павленко, в июне 1941 г. внезапность по-своему создавали обе противоборствующие стороны: «Немецкое командование… тщательно маскировало свои подготовительные мероприятия и осуществляло широкую дезинформацию (об объявлении войны, естественно, не могло идти и речи. — Авт.). В то же время советское стратегическое руководство игнорировало любые тревожные сигналы от дипломатов, разведчиков, пограничников». В этом свете представляются совершенно беспомощными суждения некоторых историков о том, что «вероломное… мягко говоря, неджентльменское поведение и обеспечило агрессору внезапность» (Анфилов). Тем более что для теоретически подготовленного историка этот вопрос никакой сложности не представляет. Так, Жомини сообщает о том, как в 1812 г. под Тарутином Мюрат был внезапно атакован и разбит Кутузовым и как Мюрат впоследствии пытается оправдываться. По мнению же Жомини, Мюрат дал застать себя врасплох лишь по своей непростительной оплошности.

Рассуждения о неотмобилизованности РККА, некомплекте частей и соединений, незавершенности реорганизации и перевооружения армии, разрыве между планами перестройки Вооруженных Сил и существовавшими тогда экономическими возможностями и многими другими реальными характеристиками обороны страны в мае — июне 1941 г., несомненно, должны быть учтены. Эта проблема должна быть исследована. Но есть опасность, что эти рассуждения без труда могут быть сведены к известному тезису «история отвела мало времени».

Представляется более верным исторически и более продуктивным с точки зрения изучения уроков прошлого в первую очередь выделить другой вопрос: могла ли РККА имеющимися в ее распоряжении по состоянию примерно на начало мая 1941 г. силами и средствами, действуя энергично, подготовить оборону против нападения 22 июня, по крайней мере, — прикрытие мобилизации? Мы отвечаем на этот вопрос без всяких сомнений утвердительно. Напомним, что по существующим тогда в вермахте нормам, нападающая сторона должна была превосходить обороняющуюся не менее, чем в три раза. В действительности 22 июня 1941 г. было далеко не так. Силы были примерно равными. По боевой же технике Восточный фронт вермахта уступал войскам западных приграничных округов СССР в полтора-два раза. Значит, дело было в другом — в неготовности войск. Именно на нее делали главную ставку фашистские лидеры. Мощный первый удар по неподготовленным к немедленным ответным действиям войскам очередной жертвы. В этом — суть стратегии вермахта. И в этом же одновременно суть поражений РККА. Если б 22 июня началась война двух изготовившихся к бою противников, а не произошло избиение спящих, безоружных, не защищенных даже легкими укреплениями людей, советские войска первого стратегического эшелона наличными силами и средствами удержали бы оборону, обеспечили бы время и нормальные условия для всеобщей мобилизации, подготовки и ввода в дело резервов.

Дислокация советских войск не отвечала ни наступательным, ни оборонительным задачам. Оборона была оборудована в инженерном отношении неудовлетворительно. Армия встретила войну, находясь в казармах или лагерных палатках. Это был лучший способ погубить войска или сдать их в плен. Значительная часть артиллерии была на учебных полигонах и в бою не смогла принять участия. Часть техники была неисправна, часть моторов — без горючего. Большая часть самолетов не успела подняться в воздух. То есть грозное оружие было превращено в мишени. В воскресенье собирались провести обычный день отдыха. Даже для того, чтобы хорошо тренированный одиночный стрелок, покинув казарму, занял боевую позицию, нужны минуты или часы. Речь же шла о почти 3-х млн. человек, о весьма сложном военном механизме. Нужно было переместить на сотни километров сотни тысяч красноармейцев, огромную технику. Для этого требовалось по меньшей мере, несколько недель. Неожиданными оказались удары авиации и диверсии против узлов связи. Часть соединений, шедших к границам, была уничтожена в походных колоннах. Но армия без управления (а оно немыслимо без связи) превращается в простую толпу. Героизм одиночек, подразделений, частей, соединений и даже объединений, который отнюдь не прошел даром — он подготовил будущий перелом в ходе войны — не смог, однако,