Читать книгу - "Валерий Брюсов. Будь мрамором - Василий Элинархович Молодяков"

к прозябанию и всходам непризнанного тогда еще в полной мере символизма»{24}. Изменить характер Кружка, при приеме в который несколько декадентов были забаллотированы, не мог даже председатель дирекции, но в игнорируемой реалистами «Эстетике», как ее обычно называли, такого не случалось. Согласно спискам, к 1 мая 1910 года Общество насчитывало 120 членов (в 1914 году — 196), а в его Комитет входили: Брюсов, Белый, Валентин Серов, Константин Игумнов, фабрикат Владимир Гиршман и врач Иван Трояновский (два последних — известные коллекционеры).

Каталог «Весы-Скорпион» № 7. Обложка работы С. Ю. Судейкина

Кружком Брюсов руководил, в «Эстетике» — царил.

2

Отношения с Южиным — важная страница «театрального романа» Брюсова{25}. Первыми опытами его профессиональной работы для сцены стали переводы пьес «Пеллеас и Мелизанда» Метерлинка и «Франческа да Римини» д’Аннунцио. Вдохновительницей была Вера Комиссаржевская, с которой он познакомился 28 октября 1906 года в Петербурге на очередной «субботе» Драматического театра на Офицерской. В июле 1907 года она попросила Брюсова прочитать в театре лекцию о Франке Ведекинде, пьесу которого «Пробуждение весны» собиралась ставить{26}.

В начале осени Брюсов отдал ей перевод «Пеллеаса и Мелизанды». Совместная работа над пьесой стала началом любви актрисы и поэта. Вера Федоровна так вжилась в роль Мелизанды, что не только подписывала этим именем письма к Брюсову, но как будто говорила ее голосом и писала без знаков препинания (восстановленных публикаторами), прихотливо обрывая фразы: «Мне кажется, что я схожу с ума. Пусть будет, что было. Пусть будет, что будет. Пусть не будет то, что есть». «Острые дни и часы», как скупо сказано в дневнике, вдохновили Брюсова на стихи, составившие цикл «Обреченный» во «Всех напевах»:

Ты позовешь, — я отвечу,

Скажешь, — приму приговор.

Премьера пьесы 10 октября 1907 года в постановке Мейерхольда, которую критика назвала «сценическим садизмом», окончилась провалом и для режиссера-экспериментатора (он же исполнитель одной из главных ролей) с его «пошленькими и дешевенькими фокус-покусами», и для актрисы{27}. Приехавший на премьеру, Брюсов отметил в дневнике «замечательную ночь», а днем позже написал два стихотворения: «Себастьян», в котором сравнил себя со святым, пронзенным стрелами, и «Голос» — от имени возлюбленной. В статье о спектакле он решительно защищал игру Комиссаржевской (критики указали на несоответствие возраста актрисы и ее юной героини) и резко высказался о работе Мейерхольда{28}.

Еще не порвав с Мейерхольдом, Вера Федоровна обратилась к Брюсову: «Я хочу, чтоб в эту, какую-то, я знаю, большую минуту Вы пришли ко мне на помощь весь со всей полнотой желания». Она решила найти яркую и неизвестную в России пьесу, постановка которой дала бы театру новую жизнь. Остановив выбор на «Франческе да Римини», Коммиссаржевская 3 ноября послала Брюсову текст, умоляя перевести его за десять дней. «Раньше Вас я услышу приближение часа, когда Вы мучительно-радостно положите на мои протянутые руки создание обреченного мной. Раньше меня Вы услышите приближение часа, когда песню, рожденную Вами — по-новому прекрасную — принесет Вам мой голос. Как хочу я запрокинуть Вашу голову так, чтобы показать Вам бездну, какой Вы не видели ее никогда».

Брюсов согласился, но понимал, что один не справится, и обратился к Балтрушайтису — лучшему русскому переводчику д’Аннунцио. Отказ того поверг актрису в отчаяние: «Как Вы свершите подвиг, я не знаю, — заклинала она Брюсова 8 ноября, в день, когда объявила Мейерхольду о разрыве (позже дело дошло до третейского суда), — но Вы должны его свершить, потому что если не сделаете Вы — не сделает никто». Выручил Вячеслав Иванов, хотя и он затянул работу, «начатую так страстно, конченную так вяло», как позже заметил Брюсов в письме к нему{29}. Вера Федоровна благодарила Валерия Яковлевича за первые сцены уже 14 ноября: «Я не послала Вам благодарности в телеграмме. […] Я не хочу лишить Вас радости взять ее из моих глаз, улыбки, руки, из всей меня. […] Через музыку Ваших слов я так слышу огонь души Франчески». С лирическими признаниями чередуются деловые письма. Коммиссаржевская стремилась вовлечь Брюсова в работу театра. Брюсов желал поскорее увидеть свой труд в печати, тем более как раз в это время Зиновий Гржебин, сам и через посредничество Блока, пригласил его в новое издательство «Пантеон», заявившее обширную программу переводов иностранной литературы{30}.

Постановка откладывалась, что бросило тень и на их личные отношения. 5 января 1908 года актриса приехала в Москву — попрощаться с Брюсовым перед отъездом на гастроли в Америку. Через пять дней он получил от нее записку: «Милый, милый, бедный, я зову, я жду, я верна. Я». Днем позже было написано стихотворение «Близкой», открывавшее «Все напевы» вместе с программным стихотворением «Поэту»:

Как страстно ты ждала ответа!

И я тебе свой дар принес:

Свой дар святой, свой дар поэта, —

Венок из темно-красных роз.

Коммиссаржевская получила его уже в дороге. Во время гастролей она не раз писала Брюсову: «Милый, милый, здесь (в Варшаве. — В. М.) почти весна. Здесь много солнца, много неба, цветов, радостных, красивых лиц, здесь особенно любят меня и совсем восторженно встречают меня — бедную Беатрису» (роль Беатрисы в пьесе Метерлинка «Сестра Беатриса» считалась одной из лучших в репертуаре Комиссаржевской); «Хочется послать какие-нибудь слова через океан. Через этот совсем огромный, беспокойно-спокойный океан. Какой-то нежеланный в своей бесконечности. Пусть идут слова без слов».

Американские гастроли Комиссаржевской оказались неудачными. Дополнительным ударом для нее стало решение Брюсова напечатать перевод до премьеры, причем он не только не заявил в Союзе драматических писателей, что право первой постановки принадлежит театру Комиссаржевской, но и отдал его в московский Малый театр. Со стороны Валерия Яковлевича это было не только не по-дружески, но просто неприлично.

«Неужели это правда? Неужели Вы это сделали? — негодовала и недоумевала „Беатриса“. — Вы перевели для меня „Франческу“, театр в лице режиссера, художника и меня затрачивал радостно все силы, работая над ней, и вдруг Вы лишаете возможности театр показать эту работу Москве. Ведь по правилам казенных театрoв, принятый ими перевод не разрешается другому театру в том же городе. Я не могу посягать на Ваше желание отдать перевод Малому театру, как бы ни был тяжел ущерб, наносимый этим материально моему театру. Но неужели, отдавая „Франческу“, Вы не сказали, что перевод в Петербурге принадлежит моему театру и что я буду играть его в Москве? Я еду в Москву на один месяц и везу только две новые пьесы, одна из которых „Франческа“. Не