Читать книгу - "Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - Александр Юрьевич Ватлин"

ноября 1921 года, что «у Москвы не все получается», Зиновьев едва ли не вызвал его на дуэль, потребовав незамедлительных объяснений и лишний раз показав иностранным коммунистам, что их политическая жизнь находится под неусыпным контролем эмиссаров Исполкома Коминтерна[716].

3.9. Первые шаги без Ленина

Международный кризис, связанный с невыплатой Германией возложенных на нее репараций, достиг своего пика в январе 1923 года, когда ее Рейнскую область оккупировали французские и бельгийские войска. В стране обострились внутриполитические конфликты, поставившие под вопрос дальнейшее существование Веймарской демократии[717]. В Берлин отправился Радек, чтобы на месте определить пределы возможной активизации действий германских коммунистов. Зиновьев вновь имел все основания почувствовать себя отодвинутым на второй план накануне нового приступа европейской революции.

Васил Петров Коларов

Июль 1924

[РГАСПИ. Ф. 492. Оп. 2. Д. 206. Л. 1]

Коминтерн выступил с инициативой проведения международной конференции рабочих организаций, которая должна была выразить протест против оккупации Рура. 7 марта Председатель Профинтерна Лозовский телеграммой запрашивал Зиновьева, не следует ли пригласить для участия в ней делегацию Второго Интернационала, а также ведущих деятелей профсоюзов и социал-демократических партий Европы[718]. Была сформирована «пятерка» из Лозовского, Василя Коларова, Евгения Варги, а также представителей КПГ и ФКП.

Зиновьев жестко запретил участие в конференции подвергнутого опале француза Фроссара, который после начала оккупации Рура «предал рабочих как раз в момент, когда Пуанкаре двинул войска в Германию… Приглашение Фроссара заставило бы нас немедленно отозвать делегацию Исполкома»[719].

Конференция состоялась во Франкфурте-на-Майне 22 марта 1923 года. В тот же день Лозовский телеграфировал Зиновьеву: «Конференция удалась. Предлагаю выбранному комитету дать название „Международный комитет действий против войны и фашизма“, разбить на две секции — военную и фашистскую, выбрать двух председателей — Цеткин и Барбюсса, одним из товарищей председателя — Ледебура»[720], который к тому времени уже покинул ряды НСДПГ и представлял делегацию Второго Интернационала.

Последний не спешил соглашаться на совместные действия, видя в создании Международного комитета очередной маневр коммунистов, на сей раз выставивших в качестве «троянского коня» Профинтерн. По задумке Ленина и Зиновьева он должен был увести рабочие массы из реформистских профсоюзов и Амстердамского интернационала, однако за три года своего существования не добился сколько-нибудь весомых успехов. Многие «профсоюзники» в рядах компартий предпочитали вести прагматическую работу в рядах существующих профсоюзов, которые с точки зрения Москвы были виноваты уж тем, что не ставили перед собой революционных целей. Напротив, лидеры Профинтерна занимались составлением обширных политических трактатов, которые уводили от ответственности и их самих, и сектантскую стратегию Коминтерна в профсоюзном вопросе.

Противостояние двух профсоюзных центров находило свое выражение даже в наглядной агитации. Объединенный интернационал профсоюзов так и остался неосуществленной мечтой

Плакат

Начало 1920-х

[Из открытых источников]

Давая в апреле 1923 года очередному съезду РКП(б) справку о работе вверенной ему международной организации, Лозовский так оправдывал ее политическое ничтожество: «Беда мирового рабочего движения в настоящий момент заключается в том, что ни коммунистические партии, ни руководители революционных профсоюзов не успевают организационно закреплять политическое полевение масс. В этом кроется опасность для всего движения, но поскольку эта опасность Коминтерном сознана, она в ближайшие годы, несомненно, будет устранена»[721].

В те дни Зиновьева не слишком волновала судьба созданного по его инициативе Профинтерна. Его одолевали иные заботы — стало очевидным, что Ленин не оправится от очередного удара, его болезнь прогрессировала, ставя перед ближайшим окружением вождя вопрос о разделе его политического наследства. Председатель Коминтерна больше других членов большевистского руководства размышлял о своей будущей судьбе, испытывая страх перед каждым из своих вчерашних соратников (за исключением только Л. Б. Каменева[722]) как потенциальным политическим конкурентом. Он выстраивал различные комбинации, делая ставку на сохранение сложившегося при Ленине баланса сил в Политбюро, который получил официальное название коллективного руководства.

Повышенное внимание Троцкого к Коминтерну до и после Четвертого конгресса, его попытка занять нишу главного эксперта по французскому вопросу не могли не вызвать серьезной озабоченности Зиновьева. Политическое завещание вождя, ставшее известным членам Политбюро уже в начале 1923 года, уравняло их шансы на вступление в ленинское наследство. И тем не менее первым из претендентов на него в тот момент члены партии, да и все население страны, считали именно Троцкого. Против него и было направлено острие фракционной работы «семерки» членов и кандидатов в члены Политбюро, которая действовала по принципу «все против одного»[723]. Зиновьев принимал в этом заговоре самое активное участие.

Главным инструментом оппонентов стала изоляция Троцкого: вначале его инициативы и предложения попросту замалчивались, затем последовали обвинения, что его письма «сильно вредили дружной работе, но мы до сих пор воздерживались от ответов на них»[724]. Зиновьев сосредоточился на идее реорганизовать Политбюро, расширив его состав и сферу компетенций, а также создав «постоянное совещание активных работников при ЦК»[725]. Очевидно, что такой формально демократический орган в реальности стал бы игрушкой в руках генсека, контролировавшего кадровую политику РКП(б). Предвидя столкновение с Троцким на предстоявшем пленуме, 25 июня 1923 года, Зиновьев предложил Сталину обдумать вопрос, не стоит ли стенографировать его целиком или хотя бы отдельные заседания[726].

Несмотря на нараставший кризис в Германии и неустойчивую обстановку в странах к востоку от нее, Зиновьев сосредоточил свое внимание на укреплении личных позиций в РКП(б), отодвинув на второй план вопросы Коминтерна. Однако они сами настигали его. В ночь на 9 июня 1923 года в Болгарии произошел государственный переворот, было свергнуто правительство Земледельческого союза. Власть захватили военные, отдавшие власть консервативной партии Народного согласия во главе с Александром Цанковым. Болгарские коммунисты, рассматривавшие годы правления крестьянской партии как диктатуру сельской буржуазии, заявили о своем нейтралитете по отношению к путчистам. Впервые Коминтерну и РКП(б) пришлось иметь дело с ситуацией, в которой классовый («марксистский») анализ не прояснял, а затемнял ее понимание. Очевидный факт — устранение милитаристами и реакцией демократических завоеваний — никак не укладывался в стереотип «буржуазной диктатуры», которая могла принять разные обличья. В результате 14 июня 1923 года Политбюро ограничилось обменом мнений о положении в Болгарии, так и не приняв никакого решения[727].

Болгарская история имела свое продолжение на Третьем расширенном пленуме ИККИ (12–23 июня 1923 года). Он был отложен по предложению Зиновьева из-за появления ноты Керзона[728], и за это время у него образовалась новая повестка дня. В докладе Радека