Читать книгу - "Отсутствующая структура. Введение в семиологию - Умберто Эко"

Хау не является истинной причиной обмена. Это осознанная форма, в которой люди определенного общества, где проблема стояла особенно остро, уловили бессознательную потребность, причины которой лежат в другом месте… Обнаружив это представление у индейцев, следовало бы критически в нем разобраться, что позволило бы выявить его подлинные причины. Итак, вполне возможно, что эти последние следует искать в неосознанных структурах мышления, которые удается распознать, только анализируя институции или, еще лучше, язык, а не собственные представления индейцев о себе[278].

III. 5. И здесь возникает опасность «заднего хода», возврата в лоно антропологических наук. С начала века по сей день их усилия были направлены на то, чтобы постепенно преодолевать исследовательский этноцентризм, выявляя системы мышления и поведения, отличные от западной модели и все же эффективные в иных исторических и социальных ситуациях. Выявляя неявный системный характер обмена дарами, разбираясь в представлениях, которые на этот счет имеются у самих индейцев, мы расширяем наши познания в области умственной деятельности человека и убеждаемся в наличии логик, дополнительных по отношению друг к другу. Структурное сравнение как раз бы и могло быть полезным, потому что оно позволяет – в целях понимания – свести к гомогенным моделям эти самые комплементарные логики, не умаляя при выявлении возможных изоморфизмов фактического различия. Но методика Леви-Стросса подспудно возвращает нас к этноцентризму. Отмести учение о хау, сведя его к объективной логике универсального мышления, – разве это не значит в очередной раз свести непохожее мышление к единственному, к той исторической модели, от которой отправляется исследователь?

Леви-Стросс слишком проницателен, чтобы не понимать этого. Он разделяет и обосновывает эту мысль как раз в «Сыром и вареном»:

Действительно, если последняя цель антропологии состоит в том, чтобы содействовать лучшему пониманию объективированного мышления и его механизмов, то, в конечном счете, нет никакой разницы, под воздействием ли моей мысли в этой книге мышление южноамериканских индейцев обретает некую форму или же моя мысль обретает форму под воздействием их мышления. Важно то, что человеческий дух, не принимая во внимание многообразия случайных воплощений, выявляет некую все более внятную структуру по мере того, как развертывается процесс обоюдного мышления, двух мышлений, влияющих друг на друга, каждое из которых может оказаться тем фитилем и искрой, сближение которых может спровоцировать вспышку света. И если этот свет вырвет из тьмы сокровище, то не будет никакой нужды в судебных исполнителях для дележа имущества, ведь с самого начала наследство было неотчуждаемым и не подлежащим разделу[279].

Так Леви-Стросс пытается избежать опасности этноцентризма, какой бы ни была интерпретационная сетка, которую исследователь набрасывает на представления индейцев, она будет принадлежать ему в той же мере, что и индейцам, потому что она итог работы исследователя, находящегося внутри изучаемой системы, удостоверившегося в том, что механизмы его мышления в конечном счете те же самые, что и у индейца.

Но если проект внушителен, то результаты спорны. Действительно, Леви-Стросс формулирует свой метод так, что это кажется вызовом самому духу научного исследования, резюмируя в следующем высказывании: «Метод настолько строг, что если в результат и вкрадывается какая-то ошибка, то ее следовало бы скорее приписать недостаточному знанию индейских институций, чем неправильности расчетов»[280].

Что все это значит? Конечно, прежде чем посчитать ошибочным свой метод, ученый должен перепроверить противоречивые данные: не закралась ли в них ошибка. Однако после этого ему придется подвергнуть сомнению и сам метод. Впрочем, это возможно, если речь идет о каком-то методе. Ну а если взятый на вооружение метод – это сама объективная логика, отражающая всеобщие структурные законы? Тогда прав Леви-Стросс, как был прав средневековый филолог, который, сталкиваясь с противоречиями на страницах Священного Писания или с расхождениями Писания и текста какого-либо auctoritas[281], решал, что либо он не понял текста, либо это ошибка переписчика. Единственная недопустимая вещь с точки зрения универсальной логики это реальная возможность противоречия.

Кроме того, также и этот вывод верен только в том случае, если Пра-код представляет собой структуру, которая диктует определенные правила комбинации и исключает все остальные.

Но что если Пра-код это вовсе никакая не структура, если он, напротив, представляет собой некий смутный источник всевозможных конфигураций, включая и те, что друг с другом не согласуются?

III. 6. И вот, когда мы задумываемся об этом, впору задаться вопросом: а не подразумевает ли такое допущение как деятельность духа, предопределяющего всякое человеческое поведение, отказ от самой идеи структуры? Как мы увидим, другие мыслители абсолютно последовательно приходят именно к такому выводу. То, что делает работы Леви-Стросса увлекательными, захватывающими, вселяющими надежды и интересными даже для тех, кто стоит на противоположных позициях, это как раз то, что он остерегается делать крайние выводы. И это колебания между позитивистским идеалом, базирующимся на стремлении объяснить всё и вся, исходя из определяемых и определяющих структур, и призраком структуры, понимаемой как «отсутствие» и абсолютная свобода, которые расщепляют изнутри философский структурализм, раскалывают его (таков Лакан и его последователи) и наконец взрывают. Иными словами, можно сказать, что при помощи идеи Духа – источника, предопределяющего всякое культурное поведение, Леви-Стросс преобразует мир Культуры в мир Природы (Natura). Но, описав эту Природу как Natura Naturans, он продолжает манипулировать ею и описывать ее с помощью тех же самых формальных характеристик так, как будто это Natura Naturata.

Так, если в рамки какой-то выстроенной исследователем структуры никак не вмещается новое явление и если он не решается отказаться от идеи о том, что выявленная им структура последняя и окончательная (а то, что окончательно – всегда структура), то ему ничего не остается, как признать невмещающееся явление ошибочным.

Именно так Леви-Стросс хочет поступить и считает нужным поступать в случае с первобытными сообществами. И точно так же ему случается поступать, когда он сталкивается с явлениями современной культуры. Неподвижная и вечная, покоящаяся в самих истоках культуры, Структура, превращенная из рабочего инструмента в некий гипостазированный Принцип, предопределяет также и наше вйдение исторического процесса.

Следовать перипетиям этого структурного мышления в тот миг, когда оно сталкивается с «мышлением серийным» (обосновывающим принцип движения и развертывания структур), значит пролить свет на противоречия всякого структурализма с философскими претензиями и подойти вплотную к пониманию краха самой идеи структуры.

4. Структурное И СЕРИЙНОЕ МЫШЛЕНИЕ

I. Структура и «серия»

I. 1. В «Увертюре» к «Сырому и вареному» Леви-Стросс разбирает, в чем состоит отличие двух культурных установок, называемых им «структурное мышление» и «серийное мышление». Говоря о структурном мышлении, он имеет в виду философскую