Читать книгу - "Расул Гамзатов - Шапи Магомедович Казиев"

Расул Гамзатов. Поэт. Философ. Сын Гамзата Цадасы. Отец Патимат, Заремы и Салихат. Дед четырёх внучек. Балагур-рассказчик. Дипломат. Поклонник Бахуса. Эпикуреец. Хитрован. Сама наивность. Открытая душа, распахнутый щедрый характер. Человек-эпоха. Удачливый, везучий. Обласканный Сталиным. Гаргантюа и Пантагрюэль одновременно. Санчо Панса и Дон Кихот. Собеседник Шолохова. Друг Твардовского, Фадеева и Симонова. Живой классик. Легенда. Непоседа, объездивший полмира. Проведший часы общения с Фиделем Кастро и Индирой Ганди. Вечный слуга двух самых преданных ему женщин на свете: поэзии и жены Патимат. Коммунист. Наш прославленный современник. Автор сотни книг. Почти памятник...

Я пробыл с Расулом Гамзатовым восемь дней. По горным дорогам, на вертолёте, на машинах мы объездили большую часть Дагестана. Эта страна потрясает. Удивляет. Лишает сна. Красота её неописуема».

Дагестан покорял всех, кто оказывался в его поднебесных пределах. Традиционное горское гостеприимство — это праздничный эпос, который с каждым годом становится ценнее. Расул Гамзатов был его живым воплощением. Воспоминания людей, которым посчастливилось быть гостями поэта в Дагестане, восторженны и нескончаемы.

Дочь поэта Патимат Гамзатова рассказывала Асе Омаровой и Теолине Аршба:

«Общение с людьми было для него большой радостью. У нас всегда в доме бывало много гостей. У нас была немного сварливая нянечка, которая говорила: “Это не дом, это проходной двор, и пеший и конный — все тут”. Мы от этого не уставали. Наоборот, появление гостей было связано с радостью. Некоторые могут подумать, что на Кавказе гостеприимство тяготит, у женщин уходит на это много времени, но моих родителей это абсолютно не смущало, и нас, детей, тоже радовало».

Другая дочь поэта, Салихат, добавляла:

«А это чувство было действительно удивительным... Рядом с ним все были приятными, настроенными на добрый лад, настроенными увидеть что-то очень хорошее — и это чувство всегда меняло людей, раскрывало их лучшие стороны... Сегодня я сама воспринимаю папину поэзию как бесценный духовный опыт живого и мудрого, благородного человека. И часто вспоминаю папины строки из стихотворения “Пожелание”:

Я желаю всем друга такого,

Что в тяжёлый и в радостный час

Произнёс настоящее слово,

Что спасительным будет для вас.

Он и сам стал для многих людей таким другом. Для меня он навсегда остался воплощением того, каким должен быть человек — добрым, щедрым, снисходительным».

Расул Гамзатов, убеждённый в том, что «вернее дружбы нету талисмана», посвятил дружбе много стихотворений, каждый раз находя новые смыслы, краски, непривычные образы и метафоры. Тема эта была неисчерпаема, как сама жизнь.

Он не принимал словеса о том, что дружба — это рудимент, отжившее понятие, когда правят бал расчёт и выгода. В его словах о Мустае Кариме — его понимание дружбы, как дара:

«У нас много сказано о дружбе народов, но мало сказано о дружбе людей... Я познакомился с Мустаем Каримом в одной из московских больниц сразу после войны. На больничной койке лежал тяжелобольной двадцатишестилетний красивый воин и поэт. Меня привели к нему его стихи, рассказы о нём и люди, любившие его. Их уже тогда было много. Тяжело было смотреть на участника первых боёв, видевшего поле боя и в последний день войны, когда стоял сплошной лес немецких винтовок, воткнутых штыками в землю, на человека, который перенёс тяжёлые ранения и выходил невредимым из окружения, а теперь, прямо из похода, попал в такой неприятный “очаг”, где его мучил туберкулёз».

Друзья подбадривали Мустая, уверяли, что недуг его скоро покинет, ведь у него столько друзей, готовых сделать для него что угодно. А он отвечал: «Да, друзья меня балуют. Но я капризный... Хочу большего, хочу, чтобы они меня на руках носили. Ведь так, кажется, носят покойников?» Гамзатов на всю жизнь запомнил горький юмор друга.

В жизни не так много радостей, как поначалу представляется, и дружба — одно из явлений, которые придают смысл человеческому существованию. Но когда о дружбе говорят, это почему-то наскучивает, куда интереснее говорить о любви, хотя и то и другое суть глубоко личные переживания человека. Расул Гамзатов предпочитал писать о дружбе стихи, петь об этом высоком чувстве, которое в Дагестане возведено в разряд высших добродетелей:

В горах дагестанских джигиты, бывало,

Чтоб дружбу мужскую упрочить сильней,

Дарили друг другу клинки, и кинжалы,

И лучшие бурки, и лучших коней.

И я, как свидетельство искренней дружбы,

Вам песни свои посылаю, друзья,

Они — и моё дорогое оружье,

И конь мой, и лучшая бурка моя[119].

Душевная щедрость, готовность радоваться успехам друзей, добрая помощь, полезный совет, данный как бы между прочим, с ноткой юмора — это было для Расула Гамзатова органично, естественно, как дыхание. Того же он ждал и от остальных, хотя порою горько ошибался.

Противны мне люди с повадкою лисьей.

Сказать откровенно, я очень устал

От их удивительно правильных мыслей

И прорепетированных похвал.

Был друг у меня. Я любил его, верил,

Считал его чуть ли не братом родным.

Пред ним раскрывал я приветливо двери,

Я сердце своё раскрывал перед ним.

Каким простодушным я был вначале,

Как было доверчиво сердце моё.

Я говорил о своей печали

Тому, кто был причиной её.

Он восклицал: «Я долго не спал,

А уснул и увидел тебя в сновиденье!»

Я не думал, что лгал он, а он и не лгал:

Он полночи писал на меня заявленье...[120]

Зависть, клевета, предательство — трудно назвать выдающуюся личность, которая не испытала бы на себе эти тёмные стороны жизни. Вокруг духовных Гулливеров всегда вьётся стая моральных пигмеев, пытающихся отравить им жизнь, остановить, опутать, обездвижить. К этому нелегко привыкнуть, но придавать этому какое-то особое значение бессмысленно. «Ты никогда не пройдёшь свой путь до конца, если будешь останавливаться, чтобы бросить камень в каждую тявкающую собаку», — говаривал Уинстон Черчилль. Расул Гамзатов относился к этому людскому пороку снисходительно, с печальной иронией, вспоминая своего любимого Пушкина.

Веленью Божию, о муза, будь послушна,

Обиды не страшась, не требуя венца,

Хвалу и клевету приемли равнодушно

И не оспаривай глупца.

Его больше огорчало не само предательство, а вынужденное разочарование в людях, которых он