Читать книгу - "Великая война и деколонизация Российской империи - Джошуа Санборн"

русского царизма; что касается Российской федерации, подкрепленными национальными чувствами, наша ситуация ненадежна. В данных обстоятельствах мы можем только предвидеть окончательное решение финского вопроса в рамках абсолютного суверенитета[438].

Керенский предостерегал финнов от крайних решений, напоминая, что близость Финляндии к Петрограду и боязнь создания прецедента для других этнических групп повышают вероятность враждебного отношения России к независимости Финляндии. С учетом того, что сами финны расходились во мнениях по важнейшим политическим вопросам, националисты не довели конфликт с Временным правительством до логического конца, а именно объявления независимости, по крайней мере, вначале. Вместо этого они разработали законопроект, который предоставлял им существенную автономию, за исключением вопросов обороны и иностранных дел, которые оставались в руках петроградских политиков. В мае законопроект был положен в долгий ящик, однако в разгар летнего кризиса он вновь был поставлен на повестку дня. 20 июня (3 июля) финские социал-демократы на Всероссийском съезде Советов объявили делегатам, что поддерживают «право на самоопределение… иными словами, признание российским правительством независимости Финляндии»[439]. Финский парламент (сейм) не пошел в этом вопросе так далеко. Как мы отмечали ранее, он поддерживал сохранение контроля со стороны России в области обороны и иностранной политики, однако требования прав на местное законотворчество были непреложными, и законопроект был принят 5 (18) июля [Abraham 1987: 205, 222]. Реакция российской прессы была бурной. «Русские ведомости» в брюзгливом тоне отмечали, что, несмотря на слабость России, Финляндия ошибается, если полагает, будто армия не способна «проявить свою волю». По мнению «Дня», «финский сейм принял законопроект, инспирированный недоверием к революции – проект, пронизанный узколобым национальным эгоизмом». Даже «Известия», орган Советов, призывали финнов признать власть Временного правительства до созыва Учредительного собрания[440]. Керенский высокопарно и в желчном тоне отвечал статс-секретарю Финляндии Карлу Энкелю и угрожал военными мерами:

Ага, что вы, финны, в самом деле творите? Вы объявили независимость, говорите, что вы свободны от России, не хотите одалживать нам денег. Хотите ли вы привести дело к тому, что Россия начнет военные действия против вас и закроет границу между нами? Цит. по: [Витухновская-Кауппала 2015: 65].

Несмотря на угрозы, Временное правительство сперва обратилось не к силовым действиям, а к политической мере, а именно роспуску сейма и объявлению новых выборов[441]. Этот был не столь антидемократический маневр, каковым казался на первый взгляд. Граждане Финляндии на самом деле расходились по вопросу текущих и будущих взаимоотношений с Россией. Страна зависела от российских поставок основных продуктов питания. К тому же, как продемонстрировали яростные конфликты надвигающейся гражданской войны в Финляндии, далеко не у всех имелось четкое понимание необходимости или желательности полного разрыва с Россией. И действительно, две попытки собрать сейм наперекор указанию Временного правительства провалились, поскольку согласие на участие дало менее половины делегатов. Новый сейм был должным образом избран 18-19 сентября (1-2 октября) [Browder and Kerensky 1961,1:359-361]. Финляндия явно перешла в фазу деколонизации, когда конфликт по поводу будущего нации между местными политическими группировками совпал с периодом формального имперского контроля. Ресурсы России теперь все больше требовались для решения внутренних конфликтов, что было особенно заметно на примере Красной гвардии, поддерживающей финских коммунистов, и для ряда других [Smith, Jr. 1958: 22-23].

Финляндия стала ярким примером процессов, происходящих по всей империи. Группы националистов пользовались преимуществами революционного периода, формируя комитеты, конгрессы и органы представительства, в один голос призывавшие к созданию новой демократической федерации, которая бы одновременно и сохранила государство Российское в прежних границах, и гарантировала значительные культурные права и местную автономию нерусским народностям[442]. Единственным исключением из этого правила была Польша, которая по-прежнему находилась под немецкой оккупацией. Так, польские политики, остававшиеся в Петрограде, требовали признания полной независимости в ответ на «Манифест двух императоров». Временное правительство и Петросовет одновременно согласились на это 16 (29) марта. Повсеместно, от Крыма до Туркестана и от Чечни до Эстонии, призыв этих самопровозглашенных националистических групп звучал одинаково: больше никакой империи, но не независимость, а федерация[443]. Многие такие группы продолжали озвучивать эти ограниченные цели весь 1917 год, но те, кто перешел на более радикальные позиции, инициировали этот процесс в разгар военного и политического конфликта, пик которого пришелся на Июньское наступление и Июльский кризис.

Самой крупной и значительной из территорий, охваченных радикальными настоениями, была Украина. Как и в других регионах, первой реакцией на революцию стало формирование националистического органа власти – в данном случае Украинской Центральной Рады (парламента), который был созван 4(17) марта, – и продвижение идеи культурной и территориальной автономии в рамках Российской Федерации [Browder and Kerensky 1961, 1: 370-371]. Шаги в направлении более широкого видения автономии ранее предпринимались во многих местах, по большей части благодаря обсуждениям на I Всеукраинском Военном съезде (5-8 (18-21) мая). Как и в других случаях, на Украине солдаты быстрее занимали радикальные позиции, чем другие группы населения, и эти люди, уже готовясь к новому запланированному наступлению, ярко проявили себя и в этот раз. Они требовали назначения особого министра по украинским делам, который вошел бы в состав Временного правительства, и, как следствие, «немедленного сплочения всех украинцев (на тот момент являющихся военнослужащими) в армии в рамках одной национальной армии»[444]. Как мы видели, Временное правительство согласилось на определенные шаги в сторону создания национальной автономии, попытавшись точнее определить границы, санкционировав использование местных языков в местных учреждениях и поддерживая тенденцию военного времени – создание добровольческих военных формирований, набранных по этническом принципу. Но все, что не вписывалось в рамки этих ограниченных мер, пугало петроградских политиков любого толка. Только большевики твердо держались мнения о том, что политика Временного правительства является неприемлемым воспроизведением царского империализма и что независимость – единственно законный выбор. Для всех прочих, включая умеренных социалистов, требования изменить состав Временного правительства или насильственно разделить существующие военные части рассматривались как покушение на суверенитет и военную эффективность, неприемлемое в период войны и революции, который переживала страна [Жданова 2007: 23]. Как и в случае с Финляндией, русские либо с гневом отвечали на требования украинцев, либо пытались отразить напор радикалов холодными и пустыми фразами.

Неопределенность, за которой крылась неприязнь, не могли умиротворить украинских солдат и националистов. Рада жаловалась, что все осталось по-старому.[445] Со своей стороны солдаты пытались созвать второй съезд, который Керенский запретил, ссылаясь на необходимость в том, чтобы солдаты оставались на фронте. В первые дни июня трения усилились, и 10 (23) июня Рада издала свой Первый универсал по вопросу отношений в империи. На этом этапе