Читать книгу - "Загадка Н.Ф.И. и другие тайны русской литературы - Ираклий Луарсабович Андроников"

Вот, представлял я себе, Лермонтов – такой, каким он изображен на этом портрете, – возвращается под утро домой по Дворцовой набережной, вдоль спящих бледно-желтых, тускло-красных, матово-серых дворцов. Хлопают волны у причалов, покачивается и скрипит плавучий мост у Летнего сада, дремлет будочник с алебардой у своей полосатой будки. Гулко отдаются шаги Лермонтова на пустых набережных.

И кажется, город словно растаял в серой предутренней мгле и что-то тревожное таится в его сыром и прохладном рассвете.

Уже представлял я себе, что Лермонтов – такой, каким он изображен на этой выцветшей фотографии, в накинутой на плечи шинели, – сидит, откинувшись на спинку кресла, в квартире у бабушки, в доме Венецкой на Фонтанке, и видит в окне узорную решетку набережной, черные, голые еще деревья вокруг сумрачных стен Михайловского замка.

Уже чудился мне возле Лермонтова и низкий диван с кучей подушек, и брошенная на диван сабля, и на круглом столе стопка книг и бумаги… Свет от окна падает на лицо Лермонтова, на бобровый седой воротник, на серебряный эполет. И совсем близко, спиной к нам, – художник в кофейного цвета фраке. Перед художником – мольберт, на мольберте – портрет, этот самый…

Нет, не могу убедить себя, что это не Лермонтов! Никогда не примирюсь с этой мыслью!

Почему мы разошлись с Пахомовым во мнениях об этом портрете?

Да потому, очевидно, что по-разному представляем себе самого Лермонтова.

Правда, в этом нет ничего удивительного: даже знакомые Лермонтова расходились во мнениях о нем. Те, кто сражался и странствовал с ним рядом, рассказывали, что Лермонтов был предан своим друзьям и в обращении с ними был полон женской деликатности и юношеской горячности. Но многим он казался заносчивым, резким, насмешливым, злым. Они не угадывали в нем великого поэта под офицерским мундиром и мерили его своею малою меркой.

Так почему же я должен согласиться с Пахомовым? Разве он представил мне какие-нибудь неопровержимые данные? Разве он доказал, что на портрете изображен кто-то другой? Нисколько! Просто он очень логично опроверг мои доводы, показал их несостоятельность. Он справедливо считает, что на основании фотографии у меня нет пока серьезных данных приписывать это изображение Лермонтову. Но если бы у меня серьезные доказательства были, тогда Пахомову пришлось бы согласиться.

Значит, надо отыскать портрет во что бы то ни стало. Выяснить, кто из нас прав.

Выставка в литературном музее

Звонят мне однажды по телефону, приглашают в Литературный музей на открытие лермонтовской выставки.

– Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич, наш директор, очень просит вас быть. Соберутся писатели, товарищи с кинофабрики, корреспонденты.

Потом позвонил Пахомов:

– Хорошо, если бы вы завтра зашли. Нам с Михаилом Дмитриевичем Беляевым удалось отыскать для выставки кое-что любопытное: неизвестные рисуночки нашлись, книжечка с автографом Лермонтова.

Я пришел, когда уже расходились. В раздевалке было много знакомых. На ступеньках, перед входом в залы, стоял Бонч-Бруевич – с одними прощался, с другими здоровался, благодарил, напоминал, обещал, просил заходить.

– Вот хорошо, что пришел! – пробасил он, протягивая мне руку. – Вам надо показать все непременно.

– Поздновато, поздновато! – с любезной улыбкой приветствовал меня Пахомов и гостеприимно повел в залы.

Несколько опоздавших, закинув голову, рассматривали портреты, картины, скульптуры.

– Это потом поглядим, – проговорил Пахомов. – Начнемте лучше отсюда.

И повел сразу во второй зал.

– Тут недурные вещицы, – говорил он. – Вот занятная акварелька Гау: портрет Монго Столыпина. Отыскалась в фондах Третьяковки.

Я переходил от одной вещи к другой. Около нас остановились Бонч-Бруевич и Михаил Дмитриевич Беляев.

– Ну как? – спросил Бонч-Бруевич.

– Чудная выставка! – отвечал я, поднял глаза и, остолбенев, вдохнул в себя полной грудью: – А-а!

Передо мной висел «вульфертовский» портрет в скромной овальной раме. Подлинный, писанный масляными красками. Так же, как и на фотографии, виднелся серебряный эполет из-под бобрового воротника офицерской шинели, и Лермонтов смотрел поверх моей головы задумчиво и печально.

– Падайте! – воскликнул Пахомов, жмурясь от дружелюбного смеха и протягивая ко мне обе руки, словно я падал.

Я стою молча, чувствую, как краснею, и в глубоком волнении разглядываю портрет, о котором так долго, так неотступно мечтал. Я растерян. Я почти счастлив. Но какая-то тайная досада омрачает мне радость встречи. К чему были все мои труды, мои ожидания, волнения? Кому и какую пользу принес я? Все даром!

– Что ж, сударь мой, не скажете ничего? – спрашивает меня Беляев.

– Он онемел от восторга, – с улыбкой отвечает Пахомов.

– Дайте, дайте ему рассмотреть хорошенько! – требует Бонч-Бруевич. – Все-таки, можно сказать, из-за него портрет куплен.

– Почему из-за меня? – оживляюсь я.

– Это потом! – машет рукой Пахомов. – Как купили, я расскажу после. Скажите лучше: каков портрет?

– По-моему, превосходный.

– Портрет недурной, – соглашается Пахомов. – Только ведь это не Лермонтов, теперь уже окончательно.

– Как – не Лермонтов? Кто же?

– Да просто себе офицерик какой-то.

– Почему вы решили?

– Да по мундиру.

– А что же с мундиром?

– Офицер инженерных войск получается, вот что! Поглядите, дорогой мой: на воротнике сюртука у него кант… красный! А красные выпушки и серебряный прибор были в те времена в инженерных войсках. Тут уж ничего не поделаешь.

– Значит?..

– Значит, ясно: не Лермонтов.

– Так зачем же вы его повесили здесь?

– Да хоть ради того, чтобы вам показать, услыхать ваше мнение. Хоть и не Лермонтов, а пока пусть себе повисит. Он тут никому не мешает.

– А по-моему, Николай Палыч, тут еще все-таки не до конца ясно…

Пахомов мотает головой:

– Оставьте!..

Семейство Слоевых

Оказалось, портрет попал в Литературный музей всего лишь за несколько дней до открытия выставки.

Пришла в приемную музея старушка, принесла четыре старинные гравюры и скатанный трубочкой холст. Предложила купить. Развернув, предъявила портрет молодого военного, который оценила в сто пятьдесят рублей.

Закупочная комиссия приобрела гравюры, а портрет неизвестного офицера решила не покупать. Зашла старушка за ответом. Ей возвращают портрет:

– Не подходит.

Разложив на столе газету, старушка уже собиралась снова скатать холст в трубочку, но тут как раз в комнату вошел Михаил Дмитриевич Беляев.

Увидев в руках старушки портрет, он заявил, что это тот самый, который разыскивает Андроников и фотографию с которого приносил в Литературный музей. Для точности заметил, что Андроников считает портрет лермонтовским, хотя Николай Палыч Пахомов держится на этот