Читать книгу - "Племя деревьев. О чем говорят корни и кроны - Стефано Манкузо"

было то, о чем я просил, но теперь решение, представшее передо мной, уже не казалось такой уж хорошей идеей. В самом деле, недостойно взвешивать столь серьезный вопрос, будто мешок картошки на рынке. Кроме того, 55 граммов – это много или мало? Чаша весов уверенно склонилась в сторону Летописцев или только слегка накренилась?

Я высказал свои сомнения Пино, не упустив возможности поблагодарить его за ценную работу по взвешиванию.

Он был невозмутим:

– Ну, 55 граммов – это много. Я видел, как товарищи принимали фундаментальные решения из-за разницы в пару граммов. Насколько я понимаю, твой клан – Летописцы.

Если раньше он сомневался и колебался, то теперь был твердо уверен в своей позиции и пояснил:

– Это обычная практика, используемая взвешивателями. Нам всегда приходится делать некую оговорку о свободе выбора, невозможности бесконечно подсчитывать вес наших решений и все такое… Словом, стандартная процедура, которой нас обучают с самых первых уроков. Никто не хочет, чтобы мы относились к взвешиванию легкомысленно. Это, конечно, не относится к тебе, но наши товарищи часто идут к нам необдуманно. Они возлагают на нас, бедных Распутывателей, ответственность за свой выбор, не уделяя проблеме ни малейшего внимания. Разве что злятся, если по каким-то причинам не получают четкого ответа. Не представляешь, как трудно убедить кое-кого в необходимости рассуждать здраво. А в таких кланах, как Черноземы, – он бросил многозначительный взгляд в сторону Лизетты, – особенно широко распространено скептическое отношение к любому применению логики. Вот почему законы взвешивания вынуждают нас делать такое утомительное вступление, в котором мы останавливаемся на границах нашей науки. Это своего рода страховка от недовольных товарищей. Нельзя дать им ни малейшего шанса заявить, что его не предупреждали. Но, должен признаться, с твоим выбором было весело. Твоя проблема противоположна проблемам большинства наших товарищей. Ты слишком много думаешь о бесконечных возможностях, вытекающих из твоих действий, и это мешает тебе двигаться вперед. В конечном счете, это все равно что и не думать вовсе.

В самом деле, с тех пор, как от меня внезапно потребовали выбрать клан, я только и делал, что думал и думал, не продвигаясь вперед ни на миллиметр. Теперь же у меня было добрых 55 граммов, перевесивших чашу на одну сторону. Решено: стану Летописцем.

Я поблагодарил Пино за неоценимую помощь, но прежде чем попрощаться, хотел спросить, какова была в его практике самая большая разница в весе между двумя вариантами?

Он, недолго думая, ответил:

– 55 граммов. Никогда еще в моей практике не было такой большой разницы в пользу того или иного решения. А ведь я так долго занимался этой работой, что думал, будто знаю все. Что ж, выходит, ошибался.

Кто бы мог подумать, что выбор клана окажется настолько правильным? Я попытался выяснить подробности, но Пино быстро прервал меня.

– Пока не могу больше ничего тебе сказать, но однажды ты согласишься со мной, что 55 граммов весят, как валун.

Затем, ничего больше не добавив, он поспешно попрощался и покинул нас.

Глава  3. На следующий день я стал Летописцем

На следующий день я стал Летописцем. Встреча с Пино развеяла все сомнения относительно того, какой клан выбрать. И вот после долгожданной спокойной ночи, с восходом солнца я сообщил всем товарищам чудесную новость.

Не прошло и нескольких минут, как сам Верховный Летописец захотел поделиться со мной своей радостью, прислав приветственное письмо. Это было вдвойне исключительное событие. Во-первых, на нашей памяти еще не было случая, чтобы Летописец когда-либо отправлял личное послание. Конечно, он всегда знал обо всем происходившем вокруг, и его любопытство к делам товарищей оставалось таким же неутолимым, как и прежде. Но если раньше, – вспоминали старейшие, – Летописец соответствовал своему званию и своему клану, передавая из поколения в поколение бесчисленные сообщения о событиях нашей великой общины, то с некоторых пор его записи свелись к нескольким отрывочным и лаконичным фразам.

Товарищи из рода Крепкоспинов, которые, как теперь понятно, заинтересованы в измерении любого аспекта жизни кланов, подсчитали: Летописец сократил количество записей не более чем до двух-трех в год. Были даже те, кто, используя специально разработанную модель, предсказывал, что через несколько десятилетий он и вовсе перестанет общаться с внешним миром, все больше уходя внутрь себя. Путь, пройденный множеством старейшин до него, сделал неопределенным будущее клана, который теперь стал моим.

Как бы то ни было, послание было мне доставлено. И чтобы вы понимали, что такое лаконичность, вот оно: «Добро пожаловать. Очень рад, что ты стал Летописцем. Удачи».

Ничего особенного, однако оно само по себе было целым событием. Таково одно из последствий сдержанного общения: все произнесенные слова воспринимаются всерьез. Вот почему, из соображений вежливости, я обязан был не только ответить старейшине, – что и поспешил сделать, – но и как можно скорее явиться к нему, чтобы вместе изучить, чем я могу быть полезен клану. Как я уже говорил, моей мечтой было заняться архивами. Больше всего на свете мне хотелось посвятить себя великолепной библиотеке-лабиринту. Одна мысль о том, чтобы жить рядом с сотнями миллионов томов, хранящих все аспекты нашей истории с начала времен, приводила меня в восторг.

Я надеялся, что Верховный Летописец, зная о моей предрасположенности, согласится отдать ей предпочтение.

Поэтому я с уверенным настроем, хотя и не без некоторого беспокойства – в конце концов, уже несколько десятилетий никто не общался с Верховным Летописцем лично, – осторожно двигал свои молодые корешки к старейшине.

В то время я еще не был тем Лорином, которым мне предстояло стать. Будучи гораздо крупнее сверстников, я все еще оставался нежным саженцем, и иметь дело с одним из старейших членов сообщества оказалось делом нелегким.

Больше всего поражали его размеры. Они впечатляли. Я никогда не видел ничего подобного: его крона возвышалась над другими не менее чем на десять метров. Простираясь далеко за пределы моего поля зрения, она, казалось, образовывала единую крышу, под которой находили приют и защиту десятки товарищей. Ствол был неровным, изогнутым, необычайно широким, с многочисленными отметинами на сложной фактуре, и можно было предположить, что он рос на этой планете с незапамятных времен. А корни! Видели бы вы их: толстые, как подземные бревна, невообразимо длинные. От основания они расходились во все стороны, как огромные змеи, спрятанные в земле, тянулись вглубь и бороздили ее, соединяя Летописца со всеми в долине и со всеми остальными кланами, из которых состояла Эдревия.

Казалось, за свою долгую жизнь Летописец успел