Читать книгу - "Алексей Щусев. Архитектор № 1 - Александр Анатольевич Васькин"

«В опале Алексей Викторович провел около года. За этот год президент Академии наук академик Комаров запросил правительство, как быть с проектированием здания президиума АН СССР — ведь Алексей Викторович на международном конкурсе был удостоен первой премии за проект этого здания. Ответ на запрос президента Академии наук был в положительном для Алексея Викторовича смысле, хотя и в несколько странной редакции. Смысл был таков, что Щусев был наказан как человек, но его высокого мастерства никто не отрицал, поэтому ему следует заказать проект здания президиума АН СССР и создать условия для скорейшего начала проектирования. Алексей Викторович пригласил и меня к участию в этом проекте.

Начаты работы были в личной мастерской Щусева в Брюсовом переулке. Я предполагаю, что Алексею Викторовичу было заранее известно: в результате запроса проектировать станет именно он.

Думаю так потому, что проект был уже в значительной степени обдуман, и было сделано много эскизов до того, как группа начала работать.

Несколько позже мы переехали в Мароновский переулок. Сотрудников было еще немного, все мы помещались в одной комнате, где стеклянной стеной был выгорожен закуток для Алексея Викторовича. Телефон был один. Секретаря еще не было»[231].

Благодаря личным документам архитектора, хранящимся в Отделе рукописей ГТГ, мы можем установить точную дату окончания его опалы — 10 марта 1938 года, когда постановлением Президиума Академии наук СССР от 5 марта 1938 года за № 18 Алексей Викторович получил официальную должность — главного архитектора и руководителя бюро по проектированию Главного здания АН СССР. Именно такая дата указана в его трудовой книжке.

Еще одна возможная причина возвращения Щусева к работе изложена в воспоминаниях другого щусевского сотрудника, выступившего его соавтором по дому Наркомзема, — Дмитрия Дмитриевича Булгакова. Последний утверждал, что Щусев, узнав об аресте Михаила Нестерова, добился приема у самого замнаркома госбезопасности Лаврентия Берии. Тут и выяснилось, что Берия хорошо знаком с творчеством Щусева. Мало того, что Щусеву удалось отбить своего друга Нестерова от НКВД, он еще и получил от Берии предложение строить в Тбилиси Институт Маркса — Энгельса — Ленина. Скорее всего, Булгаков перепутал — за арестованного Нестерова Щусев заступался в 1924 году, а в 1938-м он ходил просить за зятя художника — Виктора Николаевича Шретера.

Эта интереснейшая версия подтверждается рассказом сына Берии, Серго: «Он (Берия. — А. В.) был очень разносторонним и талантливым человеком, творческой личностью. В юности учился играть на скрипке, и у него неплохо получалось, но из-за объективных препятствий он не смог продолжить обучение. Семья отца жила очень бедно — чтобы дать сыну образование, мой дед продал дом. Отец хотел стать архитектором, закончил три курса архитектурного факультета. И хотя ему не суждено было доучиться, он до конца жизни любил эту профессию. Помню, как у нас в доме часто собирались известные архитекторы того времени — Щусев и Абросимов, отец с интересом обсуждал с ними различные проекты. Никогда не забуду, как они насмехались над утопическим проектом постройки гигантского, высотой почти в 300 метров, Дворца Советов в Москве на месте разрушенного собора. Бредовость этой затеи их забавляла. Кстати, и Сталин, вопреки расхожему мнению, весьма холодно относился к этому строительству. Тем не менее, дворец все же начали возводить»[232].

Действительно, Берия три года отучился в Бакинском техническом училище, где впервые и узнал о Казанском вокзале и его архитекторе Щусеве, по произведениям которого будущий всесильный нарком постигал архитектуру. Так что версия о Берии, вступившемся за Щусева, вполне правдоподобна.

Алексей Викторович рассказывал, как проходила его официальная реабилитация:

«Однажды вечером в здании Академии архитектуры собрались несколько человек: президент В. А. Веснин, вице-президент К. С. Алабян, академик А. В. Щусев, архитекторы Савельев и Стапран. Председательствовавший В. А. Веснин произнес краткую вступительную речь и предоставил слово одному из двух обвинителей. Не знаю, кто из них говорил, но выступление было довольно длинным и по своему содержанию мало отличалось от писем, помещенных за год до этого в „Правде“. Тон был запальчивый, но, когда произносилось „Щусев“, В. А. Веснин звонил в колокольчик и поправлял: „Прошу Вас говорить ‘академик Щусев или Алексей Викторович’“. После окончания этой запальчивой речи В. А. Веснин достал из ящика стола фотографию и, не выпуская ее из рук, показал сидевшим в некотором отдалении Савельеву и Стапрану и тут же спросил: „Скажите, пожалуйста, что это за здание?“ Оба ответили, что это их первоначальный проект гостиницы „Москва“. „Стыдно вам, молодые люди!“ — воскликнул Веснин и перебросил им фотографию. Это оказался фасад гостиницы для какого-то южного города (кажется, Ялты), выполненный Алексеем Викторовичем задолго до начала работ по проектированию гостиницы „Москва“.

В „Архитектурной газете“ на третьей странице была помещена маленькая заметка о том, что такого-то числа такого-то года специально выделенная комиссия рассмотрела претензии Савельева и Стапрана к академику Щусеву и нашла их несостоятельными».

Та самая фотография, что была показана Весниным незадачливым авторам «Москвы», изображала не гостиницу в Ялте, а санаторий в Мацесте, спроектированный Щусевым по конкурсу в 1927 году! Вот и получается, что еще неизвестно, кто у кого что украл. А размеры газетной заметки были слишком малы, чтобы компенсировать Щусеву понесенные моральные убытки и потраченные нервы.

Очень любопытна история о несостоявшемся восстановлении Щусева в Союзе архитекторов. «Следует напомнить, что Алексея Викторовича исключили из Союза советских архитекторов. После того как начались работы над проектом здания президиума, в союзе поднялся вопрос о восстановлении Щусева, правда, для этого требовалось его согласие и заявление. Но Алексей Викторович не простил гонений и возвращаться туда не собирался, а так как не считал возможным находиться вне творческого союза, то вступил в Союз художников-оформителей. Тем не менее, представители Союза архитекторов продолжали очень деятельно хлопотать о возвращении Алексея Викторовича и много раз пытались по телефону договориться о личной встрече. По просьбе Алексея Викторовича эти телефонные переговоры вела Я; Мне было поручено задавать только один вопрос: будут ли исключены из союза Савельев и Стапран. Если не будут, то встреча бессмысленна, так как Алексей Викторович не желал находиться в одном союзе с ними. Все же представители союза посетили Алексея Викторовича, но разговор был кратким и категоричным. Насколько мне известно, Щусев вступил в союз только мертвым»[233], — писала Ирина Синева. У нее, кстати, был роман с Евгением Лансере-младшим (о чем пишет Евгений Лансере-старший). Так что приходили они в Гагаринский вместе.

Коллеги Щусева нанесли ему непоправимую обиду, и возвращаться в ряды их союза зодчий посчитал ниже своего достоинства. Действительно, он, как никто другой, был архитектором не формальным, а настоящим.

Не было желания у Алексея Викторовича появляться на организационных собраниях создающейся в это время Всесоюзной академии архитектуры СССР. Президентом академии в 1939 году стал Виктор Веснин, а действительными членами,