Читать книгу - "Пржевальский - Ольга Владимировна Погодина"

обыкновенно проходила после нескольких приемов хины. Один только переводчик Абдул Юсупов чувствовал себя почти постоянно нездоровым и ему постоянно требовались лекарства из таявшего на глазах запаса. Все члены отряда были крайне грязны; на сильных холодах часто невозможно было умыть хотя бы лицо и руки, а постельные войлоки насквозь пропитались горько-соленой пылью. На этих войлоках путники иногда лежали в холодной юрте по 11 часов в сутки — иным способом невозможно было коротать длинные зимние ночи. Днем, когда в юрте зажигали аргал, она почти всегда была полна вонючего дыма, в особенности в облачную погоду или при ветре, хотя бы слабом. Казакам приходилось еще хуже, так как они помещались в летней палатке и не могли достаточно защититься от бурь. На каждом переходе, даже небольшом, все сильно уставали: помимо вьюченья и развьюченья верблюдов, в дороге каждый нес на себе ружья, патронташи и прочее — набиралось чуть не по полпуда клади. На переходах часто приходилось идти пешком, так как на холоде, а особенно в бурю, ехать долго шагом на верховой лошади или верблюде невозможно. Наконец, мужчины не имели возможности хотя бы изредка согреться рюмкой водки, потому что в наличности имелось всего четыре бутылки коньяку, который берегся на крайний случай.

Тибет тем временем явно демонстрировал дерзким чужакам свою негостеприимность. «Помимо изредка валявшихся людских черепов и костей караванных животных, на одном из переходов близ Мур-усу мы встретили труп монгола-богомольца, вероятно пешком пробиравшегося в Лхасу или, быть может, покинутого караваном по случаю болезни. Возле этого трупа, отчасти уже объеденного волками, грифами и воронами, лежали посох, дорожная сума, глиняная чашка и небольшой мешок с чаем. Пройдет немного времени — ветры пустыни заметут песком и пылью остатки умершего, или их растащат волки и грифы, и ничего не будет напоминать новым богомольцам о злосчастной судьбе одного из их собратий!»

На правом берегу верхнего течения Мур-Усу местность начала полого возвышаться к югу, образуя обширное плато, одно из самых высоких в Северном Тибете. По гребню этого плато тянулся в прямом восточно-западном направлении вечноснеговой хребет Танла. Название это относилось и ко всему плато, на котором разбросаны отдельные группы гор. Между ними залегали гряды холмов, так что, в целом плато Танла имело волнистую поверхность.

Здесь путешественники впервые от самого Цайдама встретили людей. Это были еграи[118], «принадлежащие вместе со своими собратьями голыками к тангутской породе». Еграи, по свидетельству Пржевальского, постоянно кочуют на Танла, передвигаясь, смотря по обилию корма, с востока на запад и наоборот, кочевья же голыков находятся на Голубой реке, много ниже устья Напчитай-Улан-Мурэна.

Описание быта кочевников-еграев таким, каким его увидел Пржевальский, представляло собой единственное свидетельство европейца, а точность и яркость этого описания делало его поистине бесценным и для современников, и для нас, потомков. Пржевальский описывает еграев как низкорослых людей с косматыми волосами, плохо растущими усами и темными лицами.

«Грязная одежда, сабля за поясом, фитильное ружье за плечами, пика в руках и вечный верховой конь — вот что прежде всего бросилось нам в глаза при встрече с еграями. Живут еграи, как и тибетцы, в черных палатках, сделанных из грубой шерстяной ткани. На стойбищах эти палатки не скучиваются, но обыкновенно располагаются попарно или по нескольку вместе, невдалеке друг от друга. Грабежи караванов, следующих в Лхасу с севера и обратно, в особенности монгольских богомольцев, составляют специальное и весьма выгодное занятие еграев. Они караулят дорогу и перевал через Тан-ла, так что ни один караван не минует здесь их рук. Разбойники отбирают у путешественников часть денег и вещей, а затем отпускают подобру-поздорову далее. Если же караван многочислен и хорошо охраняется, то еграи или отказываются от лакомой добычи или сообща с голыками собираются большою массою для нападения. Так, в 1874 году эти разбойники, в числе 800 человек, напали на караван китайского резидента, возвращавшегося из Лхасы в Пекин и везшего с собою, помимо разных вещей, около 30 пудов золота. В охране при резиденте находилось 200 солдат, но еграи и голыки их разогнали и нескольких убили. Затем забрали золото и более ценные вещи, а в наказание за сопротивление уничтожили носилки резидента, так что этот последний, почти не умевший ездить верхом, много намучился при дальнейшем следовании в Синин через Северный Тибет».

После переправы через Мур-Усу экспедиция начала подъем на плато Танла, продолжавшийся восемь суток. Шли так медленно потому, что животные, и без того уже сильно уставшие, чувствовали себя еще хуже на этой огромной высоте. Притом нужно было двигаться по обледенелой тропинке и местами, при переходах через голый лед посыпать песок или глину для вьючных верблюдов, иначе они вовсе не могли идти. К этому присоединились бескормица, сильные ночные морозы и встречный ветер, иногда превращавшийся в бурю. В результате издохли еще четыре верблюда — всего уже 8 из 34, отправившихся в Тибет. Немало доставалось и людям. На этом подъеме Пржевальский, например, отморозил себе кончики нескольких пальцев.

На третий день подъема путешественники встретили небольшую партию еграев, перекочевывавших с Танла в бесснежную и более обильную кормом долину Мур-Усу. Заметив издали караван и, вероятно, предполагая, что это монгольские богомольцы, несколько еграев прискакали к нам и были сильно удивлены, увидев совершенно иных людей, которые притом нисколько их не боялись. Объясниться они не смогли, так как путешественники не говорили по-тибетски, еграи же не понимали по-монгольски. Однако отличить вооруженных людей от невооруженных еграи точно смогли. Кончилось тем, что с помощью пантомимы путешественники кое-как расспросили про дорогу, и в награду еграи получили от казаков несколько щепоток табаку, который очень любили.

В следующие дни снова встречались еграи, иногда по нескольку раз в сутки; все они шли на Мур-Усу. Эти встречные, вероятно, уже получили известие о чужеземцах, так как не слишком удивлялись и вели себя нахально. Однако до серьезных ссор не доходило; путешественники даже купили у одной партии кочевников, ночевавшей вблизи, пять баранов и немного масла.

Продвигаясь ежедневно верст на 15, но поднимаясь при этом лишь на 2–3 тысячи футов, экспедиция разбила на восьмые сутки лагерь близ перевала через Танла. Справа и слева стояли громадные горы, имевшие 19–20 тысяч футов абсолютной высоты. Обширные ледники, в особенности к западу от лагеря, укрывали собой ущелья и частью северные склоны этих гор, спускаясь по ним почти на горизонталь перевала.

«Самый перевал весьма пологий, едва заметный. Здесь стоит буддийское „обо“, изукрашенное небольшими тряпочками, исписанными молитвами и повешенными на протянутых нитках, прикрепленных к воткнутым в землю жердям; в кучах же камней, лежащих внизу, валяются головы диких и домашних яков. Как обыкновенно, в подобных местах