Читать книгу - "Зависть: теория социального поведения - Гельмут Шёк"

доход, в 50 раз превышающий доход рабочего, потому что он работает над планом, который (если все будет хорошо – вполне возможно, что несмотря на его план, а не благодаря ему) приведет к тому, что обычный русский сможет в конце концов купить себе дом и автомобиль. Но для американских менеджеров и предпринимателей, чьи усилия позволили обычному работнику получить все это уже давно, даже соотношение доходов 5:1, по мнению нашего юного социального критика, является «социально недопустимым». Или же его возмущение объясняется тем, что они приближают будущее здесь и сейчас, в то время как он смотрит в прекрасное далеко просто потому, что это позволяет ему не прилагать усилий для того, чтобы вписаться в ныне существующее общество?

Роскошь

Фреска (1690 г.) на потолке того, что некогда было зимней школой верховой езды, а сейчас представляет собой один из залов (‘Stadtsaal’) бывшего Зальцбургского фестивального дворца, имеет следующую надпись: «То место, где ты ступаешь, когда-то было горой… Единственная память об этом – две каменных стены. …Все уступает силе. И дабы ни один скупой придира не назвал это здание расточительным из-за его размера, пусть будет известно, что мощные каменные блоки, вырубленные из скалы, пошли на строительство храмов в год Нашего Господа 1662. Князь-архиепископ Гвидобальд».

Таким образом, князь церкви беспокоится, чтобы его не обвинили в расточительности. Примечательно, что было использовано выражение «скупой придира», а не «завистник»; вероятно, архиепископ не хотел обвинять своих критиков в грехе в узком смысле этого слова или, возможно, человек не может завидовать князю, а может только чувствовать негодование при виде его расточительности. Здесь мы снова сталкиваемся с различением законной зависти, основанной на правомерном негодовании, и вульгарной деструктивной зависти, которая всегда направлена на тех, кто в социальном отношении сравним с завистником.

Борьба завистников против роскоши стара, как мир[361]. Законы о роскоши можно найти в самых различных обществах: среди примитивных народов, в античности, в высоких культурах Дальнего Востока, в европейском Средневековье – и они сохраняются до наших дней. Иногда человек, который был в состоянии позволить себе неравенство, мог заплатить выкуп за свои привилегии, откупиться, так сказать, от зависти общины, заплатив особый налог, если в его доме было больше положенного окон или печей, или если на его жилете было больше предписанного количества пуговиц; сегодня в некоторых странах его автомобиль облагается налогом по числу лошадиных сил. Но довольно часто тем, кого обвиняли в роскоши, прощения не было. В западноафриканском племенном королевстве Дагомея человек простого звания, использовавший для крыши своей хижины слишком много листьев или съевший мед, который он нашел в джунглях, расплачивался за эту «роскошь» рукой или ногой, если не жизнью.

Любой, кто станет изучать работы о законах о роскоши в различные исторические эпохи и у разных народов, вскоре понимает, что почти всегда в конкретных обществах в их основе находится регулярное и практически универсальное давление зависти, которая выбирает в качестве цели, более или менее случайно, то тот, то другой признак неравенства граждан или соплеменников. Как таковая роскошь никогда не существовала и не будет существовать, существует только зависть к потребительскому поведению, которое клеймят как роскошь. Так, реальный доход, полученный от налогов на роскошь, независимо от уровня развития экономики почти всегда очень невелик и часто незначителен по сравнению с доходом от тех налогов, которые платят все или большинство без учета фактора «роскоши»[362].

Запреты на роскошь

Римский Lex Didia (закон о мотовстве, 143 г. до Р.Х.) установил для всей Италии, что наказываться должны не только те, кто дает роскошные обеды, но и их гости. Законы о роскоши часто применялись к изысканной пище, только что появившейся на рынке, например к землеройкам и мидиям. Если Людовик Святой избегал роскошного платья в ходе крестовых походов, вероятной причиной тому мог быть его (бессознательный) страх перед божественной завистью (чем хуже я одеваюсь, тем более вероятно, что я уцелею). В 1190 г. Филипп II Август и Ричард Львиное Сердце попытались ограничить ношение крестоносцами роскошного меха. В Нидерландах Карл V запретил носить расшитую серебром и золотом одежду, а также туфли с длинными узкими носами, после того, как на них ополчилась церковь. Но законы о роскоши вводили не только короли и императоры: гражданские власти в Италии и Центральной Европе тоже усердствовали в таком «спорте». В независимых городах, таких, как Базель, Берн и Цюрих, существовало регулирование похорон, крещений, свадеб, банкетов и того, как люди одевались. Иногда город предписывал качество ткани или ширину лент для одежды.

Здесь мы опять наблюдаем очевидную связь европейских законов о роскоши и страха божественной зависти, и хотя на самом деле христиан не должна была бы волновать последняя: землетрясения начала XVI в. в течение 50 лет служили предостережением и оправданием законодательного ограничения роскоши. По этому можно судить, в какой степени законодательство о роскоши по сути представляет собой замену искупительной магии природы и духов у примитивных народов. Я подозреваю, что теми, кто презирает общество изобилия, отчасти управляют те же самые архаические эмоциональные комплексы.

Требования некоторых мистиков заставляют подозревать связь законов о роскоши с ранней формой фанатичного религиозного эгалитаризма. Так, Ганс Бём ан дер Таубер (1476) требовал, чтобы никто не имел больше, чем его сосед, а в 1521 г. Эберлин из Гюнцбурга добивался строгих законодательных ограничений потребления; врачи также должны были бы работать бесплатно, а налоги должны были быть прогрессивными.

В общем и целом мода на законодательные ограничения роскоши в Европе и Америке стала выдыхаться только к концу XVIII в., освобождая путь зарождению и распространению более здоровой в экономическом отношении системы свободного рынка.

С точки зрения этих изменений показательна связь веры Вольтера в прогресс и его представлений о роскоши. Вольтер ссылался на Кольбера в подтверждение своего собственного мнения о том, что роскошь может обогатить государство. Несомненно, вольтеровская теория роскоши восходит к некоторым англичанам, например к Петти, Норту и Мандевилю, а также и к таким людям, как Пьер Бейль. Через столетие представление о том, что роскошь для немногих означает работу для многих, послужило одному баварскому королю в качестве политического предлога для расточительности. В случае Вольтера роскошь можно определить просто как «расходы богатого человека». С другой стороны, Вольтер совершенно верно отмечал, что термин «роскошь» является исключительно относительным. В 1738 г. он писал: «Что такое роскошь? Это слово, которое мы употребляем, задумываясь так же мало, как в случае, когда мы рассуждаем о том, что климат Запада и Востока различается. На самом деле