Читать книгу - ""Всего я и теперь не понимаю" - Александр Гладков"

вечеринки в 1928 и 1929 годах. Все было по-другому, кроме пластинок Вертинского. Мы были другими. Лучшими ли? Не знаю. Внутренне богаче, может быть. Менее циничными — да... Надя снова лезет ко мне. На рассвете все полулежат. Некоторые спят. Другие щупают девчонок. И крутятся всё те же пластинки. В 6 часов утреннее радио сообщает о договоре о взаимопомощи между СССР и Эстонией. Кое-кто из ребят неплохо разбирается в политической ситуации, но идейно все кажутся индифферентными и относятся к жизни наполовину авантюристски, наполовину потребительски. Ухожу в девятом часу. Саша провожает меня на крыльце, обнимает, целует со слезами. Все еще остаются. Незаметно я сунул Наде записку со своим телефоном.

29 сентября

Сплю до трех.

Потом еду на дачу. В поезде читаю в газете текст германо-советского договора о дружбе и текст пакта с Эстонией.

Это события большого значения.

Новая граница, называющаяся пока «линией границы обоюдных государственных интересов», проходит восточнее нынешней демаркационной линии. Брест-Литовск — наш пограничный город. Собственно Польша будет под немцами. Это мудро с нашей стороны: тут им покою не будет.

30 сентября

На даче. Серый денек.

В газетах прощальное заявление Риббентропа, в котором он отмечает «великолепную дружескую атмосферу переговоров» и благодарит «господ Сталина и Молотова».

В свой следующий (!) приезд он надеется побыть в Москве подольше.

Во Франции продолжается травля коммунистов. Их положение после нашего соглашения с Гитлером нелегко, и как они там вывертываются, неизвестно <...>

Звонок Нади (той самой, девушки из Сашиного класса). Передает мне последний привет от Саши. Он мне будет писать. У нее какие-то мои книги, взятые у меня Сашей. Спрашивает, как ей их мне передать. Сговариваемся, что она позвонит на днях.

<...>

Октябрь

2 октября

<...> Вечером неожиданно является вернувшийся с Алтая Игорь З. Он буквально потрясен всем случившимся за месяц. Может быть, ему удастся съездить от редакции во Львов. Это чертовски интересно. Слухи о разброде во Франции. Будто бы Эренбург, после пакта, демонстративно принял французское подданство.

Н.Ф.Погодин. 1930-е годы

3 октября

В Москву приехал латвийский мининдел Мунтерс. Вслед за ним приезжает литовский мининдел. Ясно, что последуют договора, подобные договору с Эстонией. Но как велико наше давление на эти страны, увеличенное пактом с Германией! Сегодня в газетах статьи о значении для СССР прибалтийского побережья.

Сегодня второй раз топлю свою печку. Когда выхожу на терраску за дровами, замечаю, что падает снежок.

Андрей приходит под вечер. Рассказывает об антисемитском скандале Н.Погодина44 где-то. Его стараются замять. Как-то все тоскливо. Вечером пишу прозу.

7 октября

Вчера Гитлер произнес в рейхстаге речь с предложением мира Англии и Франции. Прочитал в «Литературке», что в Ленинграде на днях умерла Л.Д.Блок 45, с которой меня знакомил в августе 35-го года В.Э.

День холодный, мокрый.

В сумерки приходит Надя, позвонив за полчаса до того. Она на самом деле мила. Встречаемся с некоторым смущением. Не зажигая света и лишь открыв дверцу топящейся печи, сидим в креслах перед ней. У меня есть вино. Она не отказывается. И вот мы уже целуемся. Она не очень говорлива. Целуясь, закрывает глаза, как большинство женщин, но не все. Позволяет мне ласкать ее ноги, там, где кончаются чулки, но отводит мои руки от грудок. Я встаю и снова наполняю бокалы. Она просит зажечь свет. Зажигаю, потому что мне интересно посмотреть на нее. Она раскрасневшаяся, хорошенькая. Меня к ней очень тянет. После второго бокала она начинает болтать. О том, что она давно загадала, что у меня с ней что-то будет, хотя слышала обо мне только от Саши. Что когда она загадывает, то всегда сбывается. Я спрашиваю о мальчиках. Они почти все за эти 9 дней уже ушли в армию. Я осторожно и мельком спрашиваю о парне с лошадиным лицом. Она говорит, что виновата перед ним, потому что обещала ему отдаться (так и говорит) и не исполнила. «И в этом вы виноваты...»

И в этот момент звонит Мартынов. Проклиная его, я рассеянно слушаю, что он говорит, и до меня не сразу доходит, что сегодня ночью умер Б.В.Щукин.

Я говорю Наде об этом, и очарование свидания рассеивается. Она вскоре уходит, обещав позвонить.

Странный вечер: вино, любовь и смерть...

11 октября

Пакт о взаимопомощи с Литвой. Мы ей торжественно передаем Вильно. В нынешних обстоятельствах это — политическая комедия: перекладывание из одного кармана в другой <...>

Днем в библиотеке. Когда возвращаюсь — сюрприз: два письма от Лёвы, от июля и августа. Письма длинные и хорошие <...>

Ночью приходит Мерлинский. Рассказывает о похоронах Щукина. По дороге на кладбище урну с прахом46 дважды опускали на землю: перед домом, где жил Вахтангов, и перед домом в Малом Левшинском, где жил сам Борис Васильевич.

12 октября

Прекрасный, солнечный, теплый, осенний день.

Еду в Загорянку <...>. Мама счастлива от писем. Читаю на даче «Хаджи Мурат». Как это прекрасно!

Пишу и отправляю Лёве письмо.

Поздно вечером звонит Надя. Ее сестра уехала на юг, и она будет жить два месяца в ее комнате на Новой Басманной. Там есть телефон — это раз, и она там одна — это два. Я хочу приехать. Она говорит, что ей неудобно перед соседями, чтобы так поздно к ней приходили. Записываю адрес и уговариваемся, что позвоню завтра в 11 часов утра.

Эпизод из финской кампании. Переброска красноармейцев на бронированных санях. Декабрь 1939 года

13 октября

Рано просыпаюсь с каким-то чудесным предчувствием и вдруг решаю не звонить, а сразу приехать и раньше назначенного часа, т.е. часов в 9. Бреюсь, хожу из угла в угол, иду, покупаю на Арбате в «Гастрономе» бутылку вина, прячу ее в карман и еду на метро до Красных ворот. Это дом у моста справа, если идти от Красных ворот. 4-й этаж.

Волнуюсь перед тем, как позвонить, как будто это мое первое свидание в жизни.

Звоню. Открывает сосед. Показывает на третью дверь в коридоре. Стучу. Не сразу открывается дверь. Надя стоит в халатике, ошеломленная. Быстро вхожу, чтобы не разговаривать в коридоре, и закрываю дверь. Снимаю пальто и ставлю бутылку на столик. Она ничего не говорит и только крепко запахивает халатик. Тут же неубранная постель, смятое одеяло. <...>

У нее нет никакой еды, а есть хочется. Надо мне уходить и ей тоже — ехать обедать домой. Но уходим врозь, сговорившись завтра