Читать книгу - "Автобиографические записки.Том 1—2 - Анна Петровна Остроумова-Лебедева"

жаль! — с нами нет Коненкова!»[373] Живое воображение и творческая фантазия А.Н. Бенуа и здесь стремились заселить, украсить природу искусством человека.

Я же была в подавленном состоянии. Даже постоянное общение с ним не могло меня подбодрить. Все, что я делала, было нехорошо. Я сама себе удивлялась, и мне казалось, что я все позабыла, растеряла, что приобрела за последние годы.

Как важно для художника душевное спокойствие! А его-то у меня и не было: война, развод С.В. и повсеместное напряженное состояние в стране волновали и лишали меня равновесия…

Еще зимой я сделала несколько гравюр, воспользовавшись материалом, привезенным из Италии: «Фьезоле», «Виллу Боргезе» и «Тиволи». Приготовила для журнала «Мир искусства» слегка подкрашенную литографию — «Вилла папы Юлия III». Потом гравюры: «Перспектива Царского», «Весенний мотив», «Экслибрис С.В. Лебедева»[374]. В общем это было немало. Но до лета всего окончить не успела. На душе еще был заказ — приготовить десять открытых писем Павловска, Петергофа и Царского Села. Задумала я их исполнить оригинальной, цветной литографией[375].

«…Мой драгоценный друг! Только вчера вернулась из города, куда ездила, чтобы сдать в литографию свои литографские клише. Очень много было у меня волнений. Что из этого выйдет? Добужинский пробовал, и вышло нехорошо. Мне этого не хотелось: самолюбие страдало.

При совещании по поводу моих литографий у меня с литографом Кадушиным[376] произошло столкновение. Он не хотел делать, как я просила и как думала. Я просто-напросто решила воспользоваться литографией, чтобы провести принципы деревянной цветной гравюры. Разница была бы только в том, что мне не приходилось бы резать на дереве, а рисовать эти клише на литографской бумаге, с которой в литографии механическим способом переводят на камень и с него печатают, и выходит факсимиле моих клише{47}.

Но я хотела, как в гравюре, чтобы тон был везде одинаковой силы, тушевки никакой, и вообще техника должна была быть упрощена до деревянной гравюры. Кадушин со мной спорил. Он, к несчастью, увидел мой акварельный набросок открытки и начал мне говорить: „Вот эти пятнышки у вас не выйдут, вот эти оттенки не выйдут, так как клише слишком ровно и одинаково сделаны“. И я никак не могла его убедить, что мне не надо точной копии с акварели, что я ее сделала, чтобы лишь дать ему понятие, какие тона надо ему брать для каждого клише. Литография должна быть другая, чем акварель, — проще и самостоятельнее. Но он привык копировать чужие акварели и рисунки, и ему казалось дико так далеко отступать от „оригинала“. Он никак не мог усвоить мысль, что оригиналом-то будет литография, а акварель — только служебный набросок. Одним словом, наш спор кончился тем, что я уступила ему, растушевала всю вещь и расписалась в глупости. Но я имела осторожность вторую открытку сделать по-своему: приготовила четыре клише для каждого тона без всяких тушевок и не показала ему акварели, а дала на бумаге образчик тона каждого клише, так что он печатал, не зная, что выйдет. Можешь представить! Я была права. Первая вещь была дрянная, рыночная гадость, а вторая совсем хороша, и я была рада, что удалось.

Может быть, я все десять открыток сделаю литографией. Это будет отлично, так как я много времени и сил сохраню для своих „незаказных“ гравюр, которых у меня накопилось порядочно. Вот мои дела. Пробыла в городе четыре дня, очень устала, так как много работала, хотя духом бодра…»[377]

Теперь я смотрю иначе на те мои литографии. Нельзя было применять принципы гравюры (деревянной) к другой отрасли искусства. Я тогда не поняла существенных черт литографии, ее характера и вытекающих из этого технических приемов. Я не сумела использовать ее особенности и качества. Ну, да в то время я ничего не признавала, кроме деревянной гравюры. Название этих литографий:

Павловск: 1) «Старая Сильвия», 2) «Скамейка и амуры», 3) «Павильон Психеи».

Царское Село: 1) «Белая ночь», 2) «Чесменская колонна», 3) «Турецкая плотина», 4) «Руина», 5) «Перспектива. Осень», 6) «Аллея».

Петергоф: 1) «Фонтан в Верхнем саду».

Два оригинала этих литографий (подкрашенные акварелью рисунки) были приобретены Государственным Русским музеем, так же как и рисунок Петербурга — «Адмиралтейство».

* * *

Осенью 1904 года С.В. был мобилизован и отправлен в Люблинскую губернию, в местечко Новая Александрия для пополнения Белевского полка.

Наше душевное состояние, когда мы прощались на платформе вокзала, перед поездом, было очень тяжело.

Много моральной поддержки оказала мне в те дни мой друг Клавдия Петровна, которая на зиму приехала со своей матерью в Петербург[378]. Она училась живописи, поступив ученицей в мастерскую художника Браза. После отъезда Сергея Васильевича в Белевский полк они поселились в его опустевшей квартире.

Только она и моя младшая сестра знали о нашем будущем браке и о тяжелых моральных переживаниях, сопровождавших процесс развода. Очень много в этом деле нам помог наш друг Владимир Яковлевич Курбатов.

В конце декабря 1904 года открылась выставка «Союза русских художников»[379]. Первые годы после нашего объединения с москвичами и ухода Дягилева выставки эти мало отличались от дягилевских, так как их участники были почти те же. Конечно, устраивались они не с таким изяществом, вкусом и размахом, как это делал Дягилев.

Из живописных вещей выделялись на этой выставке картины Борисова-Мусатова. Они были очень музыкальны и в высшей степени своеобразны. Грабарь был свеж, ярок и насыщен светом. Бакст дал большую картину «Terror Antiquus» мистического характера, исполненную хорошо, но в общем скучноватую. Без блеска и сверкания — качеств, характерных для искусства Бакста. Хорош был Жуковский с веселыми, яркими этюдами. Врубель («Жемчужина»), Мещерин, Малявин, Остроухое, Юон, Ционглинский. Серов выставил несколько пейзажей и акварельный портрет Шаляпина. Прислал из Парижа свои картины художник Тархов[380]. Я любила вещи этого художника. Они были свежи, бодры и привлекали яркой краской. Итальянский художник, пуантилист — Сегантини[381], мне казалось, имел на него влияние, так же как и некоторые французские импрессионисты. Но это не мешало ему быть вполне самобытным.

Как ни странно, но положительно на этой выставке перевес был на стороне графического искусства. Бенуа, кроме живописных вещей, выставил великолепные иллюстрации к «Медному всаднику», потом ряд рисунков, сделанных для «Азбуки», и серию акварельных рисунков для издания открытых писем, необыкновенно виртуозно исполненных. Бакст, кроме своей картины и пейзажных этюдов, дал эскизы декораций к постановке «Эдип в Колоне», программу к балету «Лебединое озеро» и эскиз