Читать книгу - "Острова - Григорий Михайлович Кружков"

сразу обратил мое внимание на грубую коричневую скамью, похожую на ларь с мукой. «Это скамейная кровать — старинная вещь, ее мне подарила, вернее, завещала одна старая крестьянка. Вот так в ней спали». Откинув крючки по бокам, Шеймас разложил скамью и лег внутрь — прямо на доски. Потом снова сложил немудреную конструкцию и улегся на нее сверху. Я сфотографировал обе фазы демонстрации. А стихотворение Хини про эту скамью я перевел уже дома, в Москве. Вот тебе и первая польза! — как говаривал киплинговский Питон Слоненку. Не увидев такого воочию, ни за что не поймешь.

Скамейная кровать

Вещь завещанная, жданная и вставшая намертво

В угол: громоздкая как ларь или телега, прямая

Как церковная скамья, раскладная, с крючками.

Лягу внутрь, в этот короб тесовый, сосновый,

Вроде люльки или ладьи погребальной;

Он придется мне впору — как мерку снимали.

Слышу, древние волны плещут в мое изголовье,

Монотонные ритмы наших ольстерских гимнов,

Долгих охов и ахов — деловитых, настырных,

Протестантских ли с библией, католических с четками

Повечерий, разговоров вполголоса в свете

Догорающего очага… Дальний колокол

Или крик петуха над ребристою кровлей —

Это ль наше наследие? Неказистое, темное,

В дальний угол задвинутое, оно возвращается

Вновь и вновь, как корабль, тяжело нагруженный

Несговорчивым грузом, — держащийся прочно

На шипах и пазах своих. Вот я и подумал:

Если б вдруг небеса, ради шутки, низвергли

Целый ливень кроватей скамейных, — чтоб люди,

Этой местью безвредной застигнуты, поняли,

Что, каким бы нелепым ни казалось приданое

Наших бабушек, но предать его нам обойдется

Слишком дорого. Помните старую байку,

Как на мачте дозорный матрос, долго вглядывавшийся

В даль туманную, слез — и вдруг обнаружил,

Что корабль-то его в это время украли?

4

Здесь, в маленьком коттедже вдали от благ цивилизации я и взял у Шеймаса задуманное интервью. (Для него мы специально заезжали в магазин купить самый дешевый диктофон.) Все равно больше заняться было нечем: полбутылки виски, нашедшиеся в буфете, мы допили, а коробка с едой — как я уже докладывал выше… Естественно, мой первый вопрос был о доме.

— Как ты оказался в Гленморе?

— Если коротко, то благодаря случаю. В 1971–1972 годах я собрался оставить свою работу в Белфастском университете. К тому времени я преподавал уже шесть лет, выпустил три книги стихов. Но я не чувствовал себя действительно поэтом. Ну, три книжки, ну, похвалили. В общем, я решил, что настало время удалиться в пустыню, чтобы испытать себя[7]. И вот мы с женой и двумя детьми вознамерились уехать из Белфаста и поселиться где-нибудь в деревне в Ирландии. Одна наша знакомая, живущая в Канаде, прослышала про наше решение и написала мне письмо в феврале 1972 года: «У меня есть домик в Уиклоу. Поезжайте туда и посмотрите: вдруг вам понравится. Если захотите, вы можете его снять». Женщина, которой он принадлежал, Энн Седдлмайер, была специалистом по Джону Сингу и издателем его произведений. Предки Синга владели поместьем в этих местах, частью которого был этот домик, так что у нее был тут свой интерес. А до нее домиком владела миссис Джеффарс, мать профессора Нормана Джеффарса, биографа и комментатора Уильяма Йейтса. Так что у этого места была литературная аура.

Мы жили здесь четыре года, платя очень, очень низкую арендную плату, и, когда я переехал в Дублин, у меня было чувство, будто я предаю что-то важное в себе. Здесь я провел четыре самых важных творческих года в моей жизни. Но родился еще один ребенок, а домик, как видишь, небольшой, и тут еще Майкл и Кристофер подрастали, Майклу в 1976 году исполнилось десять, нужно было думать об их учебе. Мы переехали в Дублин, в более просторный дом, дети пошли в школу. Я знал, что для блага семьи это был правильный шаг, но для моей внутренней жизни покинуть этот домик, где я чувствовал себя так уверенно и уютно, было очень трудно. Так что, когда Энн Седдлмайер в 1987 году предложила мне купить Гленмор-коттедж, это было как дар свыше, настоящее счастье. Она продала нам домик очень дешево. И вот уже шестнадцать лет он остается для меня моей дачей, «избой-писальней» и спасательной лодкой для моей писательской жизни. Здесь нет телефона, я приезжаю сюда на два, на три дня, чтобы в полном покое и тишине что-то написать или закончить. Это для меня больше, чем убежище, это — как подключиться к розетке и вновь зарядить свои батареи.

— Сборник «Север» написан здесь?

— Совершенно верно. И перевод «Скитаний Суини». Дело в том, что, когда я очутился здесь, без работы, без всякого постоянного дела, я сначала немного растерялся. Все-таки десять лет учительства, привычка… Я не знал, чем буду заполнять каждый день. Так появились «Скитания Суини» — повесть, которую я нашел в «Трудах Общества по изучению древнеирландских текстов». Текст был двуязычный: на левой странице разворота — ирландский, на правой — английский. Я знал, что эта работа займет меня надолго. Я занимался ею целый год. Шесть лет спустя я вернулся к ней снова.

— Что тебя привлекло в «Скитаниях Суини»?

— Впервые я наткнулся на фрагменты этой вещи в романе Флэнна О’Брайана «Две уточки». Некоторые из приведенных стихов решены в утрированно комическом ключе, и все-таки они доносят особый, удивительный дух старинной ирландской поэзии. Второе место, где я встретился с этой вещью, была «Кельтская антология» Кеннета Джексона. Там были эти маленькие отрывки о природе, настоящие жемчужины, напоминающие шедевры китайской или японской поэзии. Они меня вдохновили. Кроме того, должен признаться, была еще большая доля отождествления себя с героем, поэтического эгоизма, ибо повесть рассказывает о короле, который бежал с поля битвы и скитался по Ирландии. Этот король правил на Севере, в местах очень близких к тем, откуда я родом. Напрашивалась аналогия: вот я здесь, в Уиклоу, бежавший с Севера от крови и насилия.

— Как бы изгнанник «с милого севера в сторону южную».

— Ну да. Здесь было, конечно, залезание на котурны. Но было и совсем другое. Эти места… Если поглядеть в окно, увидишь траву, листву, обвитые плющом стволы.