Читать книгу - "Паустовский. Растворивший время - Олег Д. Трушин"

Новелла заставляет читателя не только сопереживать, но и мыслить, чтобы разобраться в ситуации. Так, 9 апреля 1946 года Борис Левин писал Паустовскому:

«На мой взгляд, рассказ превосходен. И вот почему:

1) характеры Кат. Петр. и Насти получились столь выпуклыми и реальными, что ничего уже добавить нельзя,

2) Картинка природы, как всегда, чарующая: ощущаешь их не только зрительно, но и обонянием.

Например, описание комнаты Екат. Петр., клён в ночном саду, хмурый день в сквере у Адмиралтейства и всё остальное.

Несколько сложен характер и образ Насти.

Если она проявила большое участие, чуткость в судьбе скульптора Тимофеева, то почему она так далека от своей родной матери, что может отложить её непрочитанное письмо, послать ей в полгода только 200 руб., долгое время не бывать у неё? Это сложно, но в жизни я встречал не раз таких людей»260.

И всё же, несмотря на успех «Телеграммы», официальная критика и в ней нашла свои «изъяны», хотя и не сразу. Писатель Василий Александрович Смирнов в своей рецензии на «Избранное» Паустовского, готовившееся в издательстве «Советский писатель» к юбилею писателя, 24 ноября 1952 года писал:

«“Телеграмма” вызывает возражение из-за литературной условности рассказа и отсутствия внутреннего света в нём. Дело не в том, что, как говорят некоторые литературные ханжи, у нас нет бессердечных дочерей и сыновей (есть, к сожалению!), а в том, что этому бессердечию автор не противопоставил главного, что есть в нашей жизни, именного того внутреннего света, который даже высоко “залетевшую” Настю, пусть поздно, но заставил бы глубоко (а не внешне, как это получилось в рассказе) понять всю горечь совершённого ею поступка.

<…> …условность в обрисовке человека – органический порок в творчестве Паустовского. К сожалению, этот порок никакими редакционными советами и доработками до конца не устранить»261.

А может быть, в этом самом «органическом пороке» и есть изысканность и непревзойдённость таланта новеллиста Паустовского?

На этот счёт автор рецензии ни обмолвился.

1945 год.

Для Паустовского он был особенным.

В этот год он вступил в «созвездие» «Повести о жизни», первая звезда которого «зажглась» под занавес уходящего года публикацией в «Новом мире» первой части повести «Далёкие годы».

Суета столичной жизни «обострялась» преподаванием в Литературном институте и участием во всякого рода писательских мероприятиях, определённым образом выбивающих из творческого ритма.

Однажды Паустовский признается, что «…если я долго живу в Москве, я начинаю сохнуть, если можно так выразиться; вся жизнь страны проходит передо мною отражённым светом, нет настоящих корней, и это чрезвычайно опасное состояние»262.

В первые послевоенные майские дни московское житие продолжилось.

Лишь в июне Паустовский в компании Нины Фединой, дочери Константина Федина, уедет под Воронеж в дом творчества Литфонда «Эртелёво», где пробудет больше месяца, предварительно заключив с одним из издательств договор о переводе на русский язык сказок древних славян.

Весной 1946 года Литфонд выделяет Паустовскому земельный участок в Переделкине. Встаёт вопрос о строительстве дома.

Вероятнее всего, идею построить дом в писательском посёлке Паустовскому подкинул Федин, за что тот его и благодарил:

«Спасибо тебе за проэкт (так в тексте. – О. Т.) с Переделкином. Как-нибудь, может, ещё поживём в тишине»263.

Паустовский, понимая, что в силу ряда обстоятельств, в том числе и вследствие обострившейся бронхиальной астмы, вряд ли сможет построить дом, он обращается с письмом к министру внутренних дел СССР Лаврентию Павловичу Берии, в котором пишет:

«Глубокоуважаемый Лаврентий Павлович,

простите, что обращаюсь к Вам по личному делу. Но так как дело это теснейшим образом связано с возможностью моей дальнейшей литературной работы, то я надеюсь на Ваше внимание и помощь.

Свыше пяти лет я страдаю тяжёлой прогрессирующей формой бронхиальной астмы и по требованию врачей должен большую часть года жить вне города, вне Москвы.

В связи с этим, по моей просьбе, Совнарком СССР своим решением от 7-го августа 1945 года (за номером 103-21) отвёл мне участок земли в Переделкине (в районе “писательского городка”) под постройку дачи.

Своими силами построить дачу я не могу. Поэтому я прошу, если это в какой-либо мере возможно, оказать мне помощь в получении стандартного отечественного или финского дачного дома (пятикомнатного или четырёхкомнатного) на тех началах и условиях, какие в этом деле существуют.

Союз писателей и Литфонд СССР таких домов не имеет, но, в случае получения мною дома, Литфонд берёт на себя его перевозку на участок и полную установку.

Буду чрезвычайно благодарен, если Вы найдёте возможным уважить мою просьбу»264.

Почему Паустовский обратился к Берии, непонятно. Но Лаврентий Павлович помог. Хотя сама процедура возведения дома затянулась ещё на два года.

Паустовскому так и не удалось побыть жильцом «писательского городка». На момент полной постройки дачи он уже расстанется с Валерией, оставив ей всё, в том числе и ещё не достроенный переделкинский дом.

1946 год, отметившийся разгромом журналов «Звезда» и «Ленинград», травлей Зощенко и Ахматовой, расстроил и многие литературные планы Паустовского, оборвав творческую связь с городом на Неве.

Возможно, что вся эта нехорошая история с питерскими журналами, особенно «Ленинградом», отразилась и на том, что в декабре 1946 года «Молодая гвардия» полностью уничтожила весь набор повести «Далёкие годы», одна из глав которой – «Брянские леса» – и была опубликована в «Ленинграде» в 1945 году.

Наступивший 1947 год не принес больших творческих ожиданий, если не считать изданного в «Советском писателе» сборника «Избранного».

Творческий кризис подкрался незаметно и был мучительным.

За этот год Паустовский, в сущности, толком ничего и не напишет, если не считать нескольких глав повести «Преодоление времени» (позже – «Повесть о лесах»), над которой он будет работать в зиму 1947/48 года в Солотче, и её первая публикация состоится в 1948 году в журнале «Огонёк» № 27–36. Этой повестью Паустовский, на пять лет опередив Леонида Леонова с «Русским лесом», первым затронет проблематику отношения к лесу в советской литературе.

Работа над пьесой «Преодоление времени» для МХАТа шла трудно и, по всей видимости, под конец стала крайне мучительной. Паустовский не любил выправлять текст «под заказчика». 12 августа 1947 года он писал Федину из дома творчества «Эртелёво»:

«Вполне возможно, что я останусь здесь до 15 сентября (доделаю пьесу для МХАТа, и будь они прокляты)»265.

Из чуть более позднего письма от 3 сентября этого же года:

«И вся обстановка Москвы, московской