Читать книгу - "Гибель империи. Уроки для современной России - Егор Тимурович Гайдар"

Внешэкономбанк срывает сроки платежей за поставленные товары, советские суда арестовывают в иностранных портах за неоплату товаров и портовых услуг. Одна из главных тем межведомственной переписки этого времени – что делать с советскими специалистами, находящимися за рубежом. Нет денег ни на то, чтобы выплачивать им зарплату, ни на то, чтобы вывезти их на родину.

На этом этапе партийное руководство начинает понимать, что СССР больше не способен оказывать финансовую поддержку зарубежным коммунистическим партиям. 5 июня 1991 г. второй секретарь ЦК КПСС В. Ивашко пишет Председателю Кабинета Министров СССР В. Павлову: “Председатель Компартии Финляндии (единство) Ю. Хаканен обратился к нам в связи с крайне тяжелым материальным положением партии. Оказалась она в нем главным образом в результате того, что “Внешэкономбанк” задерживает выплату долгов контролируемому друзьями полиграфическому концерну “Принт-Юхтиет”. […] Ситуация сейчас такова, что если в ближайшие дни задолженность не будет погашена, то это приведет к банкротству и концерна, и КПФ(е), поскольку вся материальная база друзей, включая личную собственность руководителей партии, заложена в банках, а они требуют немедленной уплаты и не принимают более в расчет никаких гарантий”[604].

Последняя надежда на стабилизацию ситуации – совещание “Большой семерки” летом 1991 г. М. Горбачев просит, чтобы его туда пригласили. Е. Примаков, приехавший в Лондон перед визитом Горбачева, в выступлении по британскому телевидению говорил об угрозах, связанных с крахом Советского Союза, и хаосом в случае, если Запад не предоставит экономическую помощь[605]. Отказать М. Горбачеву в приглашении лидеры Запада не могут, но обещать деньги не готовы.

Если учесть принятый формат обсуждения вопросов на совещаниях “семерки”, иметь в виду, что этот орган не принимает решений, а обычно вырабатывает лишь общие подходы к проблеме, трудно предположить, что, даже представив реалистичную, жесткую программу выхода из кризиса, советский лидер мог бы получить финансовую помощь в масштабах и в сроки, позволявшие предотвратить банкротство СССР. Но этот вопрос и не пришлось обсуждать. Советское руководство так и не решило, что оно собирается сделать для стабилизации экономической ситуации, даже если получит финансовые ресурсы. В таких условиях содержательный разговор в Лондоне был невозможен.

К концу 1990 – началу 1991 г. противоречие между невозможностью сохранить империю, не применяя силу, и беспочвенностью надежд на финансовую помощь Запада при попытках удержать империю силой проявляется в полной мере. Именно это объясняет неожиданные и резкие политические повороты советского руководства.

Сторонники независимости прибалтийских республик одержали убедительную победу на выборах в Верховные Советы Литвы 25 февраля, Латвии и Эстонии – 18 марта 1990 г. В серии референдумов по вопросу о независимости, прошедших в феврале 1990 г., за нее проголосовало 90 % населения Литвы, 77 % – Латвии, 90 % – Эстонии. Необычная черта политического процесса в прибалтийских республиках, отличающая его от того, что происходило в других территориально интегрированных империях, – поддержка выхода из состава империи значительной частью населения, принадлежащего к числу выходцев из метрополии[606].

Весной 1990 г. Литва, Латвия, Эстония провозгласили декларации о суверенитете. Это была четко сформулированная претензия на статус независимых государств. Их примеру последовали Молдова, Украина, Белоруссия, Россия. К концу лета 1990 г. большая часть Союза отказалась подчиняться союзной Конституции. Острота конституционного кризиса, опасность ситуации, в которой Президент СССР не может ни признать новый статус республик, ни отменить его, общественное мнение хорошо осознавало[607].

13 апреля 1990 г. М. Горбачев и Н. Рыжков направили литовскому руководству ультиматум. Они требовали отмены ряда законов, принятых Верховным Советом Литвы. В том случае, если это сделано не будет, грозили экономическими санкциями. 18 апреля началась частичная энергетическая блокада Литвы[608]. Введенный советским руководством мораторий на поставку нефти и нефтепродуктов, адресованные литовским властям призывы западных лидеров о необходимости поиска компромисса с Москвой заставили правительство республики в начале лета 1990 г. пойти на переговоры о временном моратории на реализацию решений, связанных с независимостью Литвы. Диалог оказался малопродуктивным.

Летом 1990 г. М. Горбачев заключил политический союз с Б. Ельциным. В его основе – договоренность о радикальном расширении прав и полномочий союзных республик, согласовании антикризисной экономической политики. Де-факто предложенная в августе программа предполагала трансформацию страны в мягкую конфедерацию, механизм принятия ключевых решений в которой не был четко определен, и антиинфляционные меры, стержень которых – сокращение бюджетных расходов, в первую очередь расходов на оборону, силовые ведомства, государственных капитальных вложений. Программа “500 дней” предусматривала сокращение в IV квартале 1990 г. капитальных вложений на 20 %, военных расходов (на закупку военной техники) – на 50–70 %, расходов на внешнеэкономическую деятельность (помощь и кредиты другим странам предполагалось заморозить), сокращение всех незащищенных статей бюджета – на 10–15 %[609]. Если говорить только об экономике, такой структурный маневр можно было попытаться осуществить в 1985–1986 гг. В середине 1990 г., при обострившихся бюджетных и валютных проблемах, предлагаемые меры уже были недостаточны. Но дело не только в этом. Такая программа была категорически неприемлема для всей союзной верхушки, вооруженных сил, КГБ.

После долгих дискуссий в руководстве страны, одним из аргументов в которых стали военные учения под Москвой, М. Горбачев отступает, предпринимает новую попытку договориться с теми, кто еще верит в возможность силового решения проблем, вставших перед режимом и страной. Новые союзники президента, контролирующие силовые структуры, предпринимают попытки восстановить политический контроль, используя силовые методы[610].

Среди прибалтийских стран в 1987–1988 гг. Латвия была лидером в движении за национальное возрождение и независимость. В 1988–1989 гг. эту роль берет на себя Эстония, с 1990 г. – Литва. Но вне зависимости от тактических различий воля к обретению независимости, реинтеграции в Европу в прибалтийских республиках общая. Стремление к независимости поддерживала значительная часть русскоязычного населения. Попытки М. Горбачева убедить литовскую элиту в необходимости сохранения СССР, предпринятые в 1990 г., были очевидно безнадежными. Оставался только один аргумент, который мог помочь сохранить целостность империи, – это жесткое и решительное применение силы, ресурса, который позволил Советскому Союзу существовать на протяжении десятилетий.

Эта тема на заседании Политбюро весной 1990 г. обсуждалась. Окончательное решение принято не было. Тем не менее в конце 1990 – начале 1991 г. на фоне войны в Персидском заливе, когда внимание стран Запада было отвлечено от происходящего в СССР, часть советской политической элиты решила показать, что силовой вариант решения прибалтийского вопроса возможен. Комментируя использование вооруженных сил в Прибалтике, Генеральный прокурор СССР Н. Трубин говорит в конце января 1991 г.: “И пока в Прибалтике будет продолжаться противостояние, когда мы фактически имеем две милиции, две прокуратуры, гарантировать конституционное решение вопросов нельзя”[611].

Советские газеты так описывают происходившее в Литве в январе 1991 г.: “7