Читать книгу - "Время Культуры - Ирина Исааковна Чайковская"

Academia. Алексей Бартошевич. Шекспир — человек театра

Дмитрий Быков на рандеву с Онегиным

«С Пушкиным на дружеской ноге…»

(Н. В. Гоголь «Ревизор»)

07.02.14

Помните, как в «Ревизоре» Хлестаков рассказывает о своем знакомстве с Пушкиным? На его вопрос «Ну что, брат Пушкин?» тот отвечает ему: «Да так, брат, так как-то все».

Когда я вчера после массированной обработки в духе «Как, вы еще не слышали лекции Дмитрия Быкова об «Евгении Онегине»? послушайте немедленно!» прослушала его лекцию, мне отчего-то вспомнился этот обмен репликами. Не потому ли вспомнился, что в быковском разборе романа присутствует некоторая «хлестаковщина»? что разговор ведется не о том, что написал Александр Сергеевич, а о чем-то внятном только ему, Дмитрию Быкову.

Белинский приступал к разбору романа «не без некоторой робости». Литературовед Юрий Манн, по иронии судьбы, вчера же выступивший на канале КУЛЬТУРА с лекцией об «Евгении Онегине», высказался так: «Это произведение требует, чтобы мы всегда уточняли свои выводы», и еще: «Мысль Пушкина выражается не в формулировках, а в самом поэтическом строе», исследователь говорил о сложности, текучести романа в стихах, об его ускользающих от одномерных определений характерах.

Дмитрий Быков и Евгений Онегин (рисунок Пушкина)

Но вот Дмитрий Быков сомнений и робости не ведает, выводы делает решительные, с автором не слишком-то считаясь и к «поэтическому строю» особенно не прислушиваясь.

Опирается Быков на два авторитета — критика-демократа Писарева и шумеролога Дьяконова, в разное время высказавших свои «веские» суждения о романе. Приведу некоторые из «новаторских» высказываний самого Дмитрия Быкова: (Об Онегине): «Обычный дурак, недоучка, классический тип из светской черни». «Онегин безнадежно от Пушкина далек». «Бешеная бездарность и высокомерие». «В Онегине воплотились наиболее отвратительные черты Александра Раевского». «Он не только не умен, он абсолютно бездушен». «Не Евгений Онегин главный персонаж «Евгения Онегина».

Что ж, здесь даже не знаешь, как и на что возражать. Говорить талантливому писателю, учителю литературы, «просветителю», что роман нужно читать «пристальнее»? Что неплохо бы видеть то, о чем в своей лекции напомнил Юрий Манн — текучесть пушкинских характеров, их неожиданные превращения, их открытость для жизни?

Да, Онегин начинался как «пародия на романтического героя», возможно, на того же «злобного гения», Александра Раевского, недаром Пушкин «писал и захлебывался желчью», но постепенно и замысел, и характер главного лица трансформировался. Почему бы не прислушаться к поэту? Уже в первой главе он говорит о своей дружбе с Онегиным (откуда взялось, что он «безнадежно далек от Пушкина»?), о том, что ему «нравились» онегинские черты, в числе которых он называет «неподражательную странность» и «резкий охлажденный ум». Онегина, как и Пушкина, ожидала «злоба слепой фортуны и людей».

Вдумайтесь, может «классический тип из светской черни» вызвать злобу у окружающих? Не совпадаете ли вы, уважаемый Дмитрий, в своей оценке Онегина — «неуч, сумасбродит» — с его монстрами-соседями по деревенскому житью? Нет, не могло им понравиться, что Онегин их чурался (но ведь и Пушкин общался в деревне практически с одной семьей Осиповых-Вульф!), да и «опаснейшим чудаком», «фармазоном» он был в их глазах — слыхано ли, освободил своих крестьян от барщины (это вы к какой характеристике отнесете: к «бездушию»? или к «отсутствию ума»?)

Что до ума… Скажите, может «дурак» и «бешеная бездарность», не заканчивая университетов, на равных спорить с «геттингенцем» Ленским? обсуждать с ним и «предрассудки вековые, и гроба тайны роковые»…? Именно такие вопросы для «самовлюбленной посредственности» скучны и неинтересны.

Простите, это я поневоле почти процитировала Белинского. Но, как кажется, вам не до Белинского и даже не до Пушкина, иначе почему вы ему не верите, когда он говорит, что Онегин «очень мило поступил с Татьяной» в сцене их первого объяснения? Пушкин оценивает его поведение так: «не в первый раз он здесь явил души прямое благородство». Почему же вы считаете, что Александр Сергеевич здесь Онегина «приговорил»? За что? За то, что поступил нравственно? (см. в эпиграфе к главе: «Нравственность в природе вещей»). А ведь мог и по-другому, так, как пушкинский приятель Алексей Вульф с влюбленной в него Александриной Осиповой. Вам такое больше по душе?

Много, очень много вы всего наговорили. Ленский бездарный поэт? Откуда вы это взяли? В 18 лет Пушкин писал нечто очень похожее. Ода «Вольность» — произведение вегетарианское даже по тем временам? Но за эту оду Александр Первый хотел сослать его в Сибирь (напомнил ему юный стихотворец о гибельном заговоре против отца, о котором он, сын, знал). Пушкин не мог привести в стан декабристов «идиота»? (это снова об Онегине!).

Но я замолкаю, иначе я буду ловить вас на каждом слове и утверждении, ибо большая их часть, — произвольны и надуманы, к тому же никак не связаны с пушкинским «свободным романом». Ах, да, вы протестуете против этого определения, вам кажется, что у Пушкина с самого начала был «четкий план».

Вам мало самопризнания поэта: «даль свободного романа я сквозь магический кристалл еще не ясно различал?» Вам мало того, что Татьяна «неожиданно» для своего создателя вышла замуж? («какую штуку удрала со мной Татьяна…»). Вы не понимаете, почему в романе, как во всяком незапрограмиро-ванном сочинении, так много противоречий? несоответствий? Ну, так хотя бы прислушайтесь к себе, вы же творец, неужели вы всегда с самого начала знаете, какой будет ваша будущая вещь? Неужели жизнь не вторгается в ваши планы?

И последнее. Вы считаете, что в «Евгении Онегине» главный герой не Онегин, а Татьяна?

Так знайте: вы не одиноки. У вас очень хороший предшественник, только не литератор, а музыкант. Это Петр Ильич Чайковский. В его опере (либретто написано им в содружестве с неким Шиловским) в точности, как у вас, Онегин — пустой и бездушный фат, а главная героиня — Татьяна. Вы хотели этого совпадения? Почему-то мне кажется, что не очень…

Часть 3

Театр

Русский режиссер с еврейским акцентом: Каме Гинкасу — 75

19.05.16

Есть такое понятие «еврейское счастье». Его суть прекрасно выражена в самом начале рассказа «Мальчик Мотл» Шолом-Алейхема: «Мне хорошо — я сирота». Еврейское счастье сиротское, жмущееся, порой неотличимое от несчастья и часто с ним граничащее.

Личность Камы Гинкаса, «русского режиссера, приехавшего из Литвы, с сильным еврейским акцентом» (автохарактеристика), — почему-то вызывает у меня именно такие мысли. И это при том, что вроде бы все у него есть, и счастье его совсем не еврейское —