Читать книгу - "Духовный символизм Ф. М. Достоевского - С. Л. Шараков"

Христа. Служение Господа начинается сразу после искушения Его в пустыне дьяволом, что выражено первой же фразой: «И возвратился Иисус в силе духа в Галилею; и разнеслась молва о Нем по всей окрестной стране» (Лк. 4: 14). Во вступительных словах второй части мы читаем: «Нечего и говорить, что по городу пошли самые разнообразные слухи…» (10; 167) Тематический параллелизм заключается здесь в том, что в этой части разворачивается деятельность Ставрогина, Петра Степановича и Юлии Михайловны. Причем, эта деятельность соотносится с Евангельским текстом. Так, Степан Трофимович спрашивает сына: «…неужто ты себя такого, как есть, людям взамен Христа предложить желаешь?» (10; 171) Про Юлию Михайловну сказано, что она «почувствовала себя как-то слишком уж особенно призванною, чуть ли не помазанною, «над коей вспыхнул сей язык» (10; 268). Сакральные атрибуты придает Ставрогину Петр Степанович: «…и завтра, может быть, вы явитесь, – а? <…>. Разрешите их («наших». – С.Ш.) наконец, разрешите меня» (10; 174). Здесь опять же, возникает аллюзия на выражение «Явление Христа народу».

Слово «разрешите» еще более значительно в том смысле, что оно использовано в форме церковнославянской грамматики: не «разрешите им/мне», а – их/меня. Особое место это понятие занимает в церковном обиходе. Разрешение вина и елея, рыбы, мяса означает дозволение ради праздника употреблять ту или иную пищу. На восьмой день новокрещенному разрешалось слагать с себя белую одежду, умываться и одеваться в обычную одежду. Разрешение венцов, даваемое новобрачным, состоит в том, что на восьмой день после брака они слагали брачные венцы. Особым образом разрешение относится к отпущению грехов в таинстве исповеди, в которой священник прощает и разрешает грехи кающемуся. Над усопшим читается разрешительная молитва, а разрешение души от тела означает освобождение души от тела.

Идея романа, связанная с темой искушения, проявляется и в образах указанных героев, кроме Петра Степановича. В его образе Достоевский раскрыл метафизику революции. У героя нет той сложности, что присутствует у двух других героев – его самосознание лишено трагизма. Если супруга губернатора и Ставрогин не только искушают, но и сами искушаются, то Петр Степанович преимущественно искушает.

Контекст откровениям Петра Степановича задают уже приведенные слова его отца «взамен Христа предложить хочешь». Если «взамен Христа» перевести на греческий язык, то мы получим известное слово «антихрист». Но Достоевский, вместо устоявшегося понятия использует русскую кальку. Точно такой же прием повторен и в обозначении цели деятельности Верховенского-младшего: «…и взволнуется море, и рухнет балаган, и тогда подумаем, как бы поставить строение каменное. В первый раз! Строить мы будем, мы, одни мы» (10; 326). Если вместо «каменное» поставить кальку с французского, то мы получим выражение «масонское строение». Непрямое именование позволяет выразить существо масонства и его антихристианского духа на образном уровне. В этом смысле, «взволнуется море» становится символом человеческих страстей, которые разрушат «балаган», то есть Церковь Христову. Соответственно, основные идеи Петра Степановича оказываются скрытыми антитезисами к Евангельской проповеди. Так, «я мошенник» соотносится с Евангельским «Я есмь Истина». Далее, как средство достижения цели выдвигается принцип «разнуздать, чтобы потом взнуздать»: Петр Степанович намеревается получить власть над людьми посредством разрешения разврата: «Но одно или два поколения разврата теперь необходимо…» (10; 325)

Напротив, путь к единению со Христом в Церкви лежит через борьбу со своей греховной волей и страстями. И если, усыновление Богу совершается через исполнение заповедей, то «нашими» становятся посредством нарушения повелений Бога: «Слушайте, я их всех сосчитал: учитель, смеющийся с детьми над их Богом, и над их колыбелью, уже наш. Адвокат, защищающий образованного убийцу тем, что он развитее своих жертв и, чтобы денег добыть, не мог не убить, уже наш. Школьники, убивающие мужика, чтоб испытать ощущение, наши. Присяжные, оправдывающие преступников сплошь, наши. Администраторы, литераторы, о, наших много, ужасно много, и сами того не знают!» (10; 324) И наконец, введение «нового правого закона» и выдвижение в качестве нового бога Ивана-Царевича будет, по слову Петра Степановича, окружено тайной: «Он есть, но никто не видал его, он скрывается» (10; 326). Тайна «каменного строения» призвана заместить церковные таинства, через которые человек присоединяется к превышающему человеческое естество миру невидимому. И в этом контексте, грядущая «новая правда» призвана заменить Новый Завет.

Если пытаться определить бытийственный статус «каменного строения», то перед читателем возникает образ не философского или религиозного учения, а образ антицеркви, приобщение к которой происходит через усыновление дьяволу.

Сюжетная линия, связанная с Юлией Михайловной, содержит мотив искушения властью. Иисус Христос отвечает на это искушение, что служить и поклоняться следует только Богу. Юлия Михайловна, напротив, ищет поклонения себе: «Она мечтала дать счастье и примирить непримиримое, вернее же соединить всех и все в обожании собственной ее особы» (10; 268). Как следствие, она нарушает духовный закон, связанный с властью. Закон этот выражен словами апостола Павла: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены <…>. Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых» (Рим. 13: 1–3). Природа власти такова, что на элементарном уровне она отделяет добро от зла – вот что означают слова «нет власти не от Бога». Если же власть перестает выполнять главное свое назначение, то она перестает быть властью.

Деятельность жены губернатора начинается как раз с того, что она не различает, а допускает смешение на всех уровнях жизни общества. Сначала смешение касается социальных слоев: «Юлия Михайловна заметила, что иногда даже должно допустить смешение сословий…» (10; 248) Затем смешение распространяется на уровень нравственный: «…позволялось и даже вошло в правило делать разные шалости – действительно иногда очень развязные» (10; 249). Осмеянию подвергается и семья. А заканчивается все духовным смешением: поруганию подвергается Евангелие, совершается кощунство над иконой Богородицы.

Достоевскому здесь удалось глубоко проникнуть в существо народной жизни и связанной с нею властью.

В чем заключается сила духа человека или народа? В чистоте ума и сердца и в чистоте идеалов. Почему так? Сердце, наполненное страстными движениями, сердце, не способное, следовательно, отличать добро от зла, не может обладать твердой волей: «Этой твердости нет: увлекается воля насилием преобладающего греха» [Игнатий (Брянчанинов), 2014, Творения, т. 3, 106]. Так было всегда: чтобы сломить волю народа, его надо развратить, а для этого, в свою очередь, надо опорочить его святыни, – вот в чем духовный смысл кощунства. Поэтому не случаен и адресат кощунства в романе – Та, которую зовут Пречистой.

Именно эта мысль и проведена в произведении: «Юлия Михайловна, <…>, выразилась потом, что с этого зловещего утра она стала замечать в своем супруге то