Читать книгу - "Образы Италии - Павел Павлович Муратов"

деревни в добрый год и в дурной, являются главной достопримечательностью палаццо Публико. В этих аллегориях и объяснительных к ним надписях сказалось нечто монашески назидательное и подчиненное, что часто встречается в живописи треченто и что сближает Лоренцетти с джоттесками и авторами фресок на Кампо Санто в Пизе. Это не очень приятная черта, и она искупается только занимательностью сопровождающих аллегории жанровых сцен. К сожалению, они дошли до нас наполовину стершимися. Можно предположить, что Пьетро Лоренцетти принимал в этих фресках большое участие, иначе трудно объяснить то шаткое и детское, что есть в них и чего нет в стиле его младшего и более одаренного брата Амброджио. Целый ряд мадонн, сохранившихся в Сьене, свидетельствует об Амброджио Лоренцетти как о сильном художнике, хорошо владевшем формой, наделенном большим темпераментом и расположенном к важности, даже грузности типов.

Такова его святая с ромашками в местной пинакотеке, такова очаровательная чистая мадонна в упраздненном монастыре Сант-Еудженио за городом. Такова и полная жизни и свежести, крепко написанная Madonna del latte[73] в семинарии при церкви Сан-Франческо. В этой превосходной францисканской церкви, сохраняющей трогательное воспоминание о святом из Ассизи в скромном барельефе, где изображена его проповедь птицам, есть большой цикл фресок Амброджио Лоренцетти. Здесь можно получить более правильное представление о размере его дарования, чем перед заказными аллегориями на стенах палаццо Публико. Ясное спокойствие его стиля, никогда не оставляющее его чувство значительного, одухотворенность лиц и выразительность положений делают Амброджио Лоренцетти достойным наследником Джотто.

Duomo[74]

Фреска Лоренцетти, изображающая доброе и дурное правление с их последствиями, написана около 1340 года и, значит, еще во времена доброго правления Девяти. Немного прошло после этого лет, когда Сьене было суждено испытать все бедствия дурного правления и гражданских распрей. Первым несчастьем, обрушившимся на город, была чума 1348 года, которая унесла в могилу большую часть его стотысячного населения. Семь лет спустя пала власть партии Девяти, и это послужило началом бесчисленных переворотов. С тех пор и до самого конца Сьена не знала спокойствия. На протяжении почти двухсот лет она не умела прийти к какому-нибудь равновесию. Высшее торговое сословие в ней не переставало бороться за власть со средним, бедные классы не переставали вздорить с зажиточными, «Noveschi» с «Dodiceschi»[75], простолюдины с аристократами и аристократы между собой. Ничто не могло примирить Толомеи с Салимбени, партию Девяти с партией Двенадцати и обе эти партии с партией Реформаторов. Бывали годы, когда за четыре месяца правительство здесь успевало смениться четыре раза. Недостаточно оправдывает ли это мнение французского летописца Де Коммина, что «этот город управляется так сумасбродно, как никакой другой город в Италии»?

Гражданские раздоры, разразившиеся в Сьене во второй половине XIV века, помешали осуществлению замысла, в котором город Мадонны желал воплотить свое пылкое и безмерное благочестие. Памятником этого времени остаются арки и стены недостроенного собора, которые виднеются рядом с существующим собором. Нынешний собор с его напрасно прославленным фасадом был закончен еще в конце XIII века, вскоре после Монтеаперти. Но в те самые годы, когда Лоренцетти писал фрески в палаццо Публико, Сьена задумала грандиозный план постройки нового собора, в который существовавший уже тогда Дуомо входил бы лишь составной частью, трансептом. Этот план был разработан здешним архитектором, строителем собора и в Орвието, Лоренцо Маитани. Если бы он был доведен до конца, Сьена могла бы гордиться самым большим храмом в Италии и, может быть, во всей Европе. Работы были начаты, но продолжались недолго: их прервали чума, междоусобица, опустошение казны. Величественные арки и столбы, оставшиеся от постройки, свидетельствуют о крушении еще одной надежды на первенство, которую питала «высокомерная», по приговору Данте, Сьена.

Отказавшись от этой мысли, сьенцы обратились к украшению старого Дуомо со всем жаром своей набожности, со всем вкусом, которым наделила их природная художественная одаренность. Эта работа велась на протяжении двух столетий. В результате – перед нами здание, которому нет равных по завершенности во всей Италии. В сравнении с сьенским Дуомо, Санта-Мария дель Фьоре во Флоренции или Сан-Петронио в Болонье кажутся какими-то неоконченными сооружениями. В этом колоссальном труде Сьена сумела всюду выказать верный художественный такт. Она сумела остаться на высоком уровне даже в живописи позднего Ренессанса, которая тут ничему не мешает и ничего не портит. Общее архитектурное впечатление превосходно, пестрота мраморных полос сообщает ему волшебную элегантность. Распределение пространства и света соблюдено с редкой гармонией. Богослужение в этом соборе совершается красивее, чем во флорентийском соборе, и музыка органа звучит здесь торжественнее. Внимательному посетителю Дуомо щедро открывает свои художественные богатства – от великолепной чаши для святой воды при входе, работы Федериги, до статуй Франческо ди Джорджио на алтаре. В примыкающей к нему слева библиотеке Пинтуриккио написал десять больших фресок, изображающих жизнь папы Пия II, в миру сьенского гражданина Энея Сильвия Пиколомини. Пожалуй, эти фрески прославлены не по заслугам. Пинтуриккио в них не тот, что в залах Борджиа в Ватикане. Пестрота его красок неприятна, и, главное, она нисколько не внушает того праздничного впечатления, о котором, по-видимому, заботился художник. Несмотря на эту яркую раскраску, на обилие золота, на самую парадность тем, Пинтуриккио остался тусклым и будничным провинциалом.

И конечно, не эти фрески могут надолго удержать посетителя, когда рядом с ними находится такое настоящее художественное чудо, как мозаичный пол собора. Дж. А. Симондс верно указал, что этот пол является полным осуществлением мечты Данте, высказанной им в двенадцатой песне «Чистилища». Кому случилось видеть его, тот, конечно, не раз повторил вслед за поэтом: «Qual di pennel fu maestro o di stile, Che ritraesse l’ombre e i tratti ch’ ivi Mirar farieno ogn’ ingegno sottile?» (Purg. С. XII)[76].

Сьена может дать гордый ответ на этот вопрос: все, что здесь сделано, сделано руками ее несравненных, благороднейших мастеров.

Сьенские художники работали здесь на протяжении двух столетий, от 1369 до 1562 года. Число участников этой работы, определенное одним исследователем, доходит до сорока восьми. В таком деле не могло быть ни общего задания, ни строго намеченного плана, и, однако, единство достигнуто здесь изумительное. Подобное единство могло быть осуществлено только в Сьене, представляющей нигде больше не встречающийся пример верности художественным традициям. Объяснить это явление можно опять-таки только высокой природной одаренностью нации. Хотя над полом трудились почти все лучшие художники Сьены, он все же является в значительной части делом малых мастеров и простых ремесленников. Но какой аристократизм художественной мысли, какая тонкая артистичность чувства выражены здесь этими второстепенными