Читать книгу - "Бабий Яр. Реалии - Павел Маркович Полян"

Так законные хозяева превращались в просителей или истцов, отнимающих у солидных людей жилплощадь по липовым, наверняка купленным документам и наградным листам (мол, а как же оно еще у жидов возможно? Умеют устраиваться!).

А порядок тогда был такой: квартиры и комнаты возвращались эвакуированным лишь в том случае, если они могли документально подтвердить, что хоть кто-нибудь из членов их семьи, прописанных до войны по этому адресу, был красноармейцем и участником войны. У Котляров в армии были все трое, но о старшем сыне, Леониде, сведения были лишь те, что в 1941 году он пропал без вести: при этом перед войной он был уволен в запас второй категории, так что, по идее, воевать и не должен был бы.

Но воевал, попал в плен, выжил, а после освобождения американцами при первой же возможности начал искать отца и стал писать ему на их старый адрес: бульвар Шевченко, 62/13. Письма эти прекрасно доходили, а сволочь-жилец все их аккуратно получал, читал и — сжигал. Так что дошло до отца лишь то письмо, которое Леонид отправил на адрес Любы, своей одноклассницы.

Что касается службы младшего брата, Романа, то и тут у отца было негусто — одно лишь письмо от командира его стрелкового полка, в котором сообщалось, что младший лейтенант Котляр Роман Исаакович, комсорг 1-го батальона[548], был тяжело ранен 26 января 1945 года и эвакуирован в госпиталь.

Но «жилец» и тут не растерялся: подкупил дворника и с помощью его лжесвидетельств оспаривал подлинность всех предъявленных отцом документов. И — находил понимание в разных инстанциях, где, издевательски грассируя звук «р», обычно задавали один и тот же вопрос: «Ну и где же этот ваш тяжело г’аненный и эвакуиг’ованный в госпиталь младший лейтенант Котляг’ Г’оман Исаакович?!» Документа о том, что он, комсорг, тяжело ранен в бою, суду было недостаточно — требовали предъявить его самого: может, он уже умер от ран в том же госпитале — какая такая комната тогда?

Убитый горем и потерявший, как он полагал, обоих сыновей на фронте, да еще оказавшийся без жилья, прописки и работы, Исаак Котляр с женой и дочкой ютился все это время у младшей сестры, в одной комнате с ее семьей[549]. Сестре квартиру вернули сразу, поскольку ее муж — лейтенант и участник войны — уже вернулся домой.

По ходу тяжбы Исаак Котляр дошел до генпрокурора Украины Романа

Андреевича Руденко (1907-1981). Но это ему ничуть не помогло, поскольку прокурорская установка была в точности той же, что и на других ветвях или этажах власти, — недоброжелательной и издевательской.

Дело решилось лишь после того, как в мае 1946 года явилась Люба с письмом от «воскресшего» старшего сына и получением от него в июне всех необходимых для суда и военкомата справок и выписок. Но даже после этого понадобились еще полгода и вмешательство Руденко, так что в свое довоенное жилище Исаак Котляр с семьей смог вселиться лишь 4 декабря 1946 года!

Что касается Леонида Котляра, то свой репатриантский путь из Штутгарта в Киев он начал еще 7 августа 1945 года. Но дорога растянулась на бесконечные 16 месяцев, так что домой он приехал только 5 декабря 1946 года -буквально на следующий день после того, как отец с семьей смог вернуться в их довоенное жилье!

В целом на эту борьбу у Котляров ушло почти два года!

1944-1945. Предпогромная атмосфера

Когда Хрущев объяснял необходимость заслона возращению киевских евреев угрозой еврейских погромов в Киев, он знал, что говорил.

Столь тонко подмеченная им «случайность» киевского антисемитизма достигла при нем такой системности, систематичности и размаха, что не приходится удивляться тому, что произошло в Киеве с 4 по 7 сентября 1945 года.

А случился ни много ни мало самый настоящий еврейский погром — кажется, предпоследний в Европе в XX столетии![550]

На самом деле характеристика «случайности» может быть отнесена разве что к поводу, т. е. к самому событию, приведшему к погрому. Причиной же был все тот же универсальный киевский конфликт на жилищной почве — такой же, в сущности, как и в случае Котляров. Фоном — антисемитизм, наэлектризованный этим конфликтом, но в особенности — намеренным его игнорированием властями.

Казалось бы: разве мыслимо такое в Киеве, городе Бабьего Яра, в послевоенную пору?

А оказалось: еще как мыслимо — да легко!

Более того: случайность — скорее в том, что погром не состоялся много раньше — в конце июня 1944 года, например, когда и война еще была в разгаре, и газовые камеры Аушвица-Биркенау не собирались остывать.

Согласно справке начальника управления милиции г. Киева Комарова «Об антисемитских контрреволюционных случаях» от 8 сентября 1944 года, в городе начиная с июня 1944 года был зафиксирован «ряд антисемитских контрреволюционных случаев, направленных на обострение украинцев против еврейской национальности и наоборот, еврейской национальности против украинцев».

Вот, сжато, дайджест одного из описанных в той же справке случаев.

В 10-х числах июня 1944 года из Куйбышева, где она была в эвакуации, в Киев прибыла Елизавета Исаковна Лившиц, 68 лет, по национальности еврейка, по профессии акушерка. В Киеве у нее был сын — Семен Расконович Лившиц, работавший на кабельном заводе и живший по улице Ворошилова, 13. До войны Лившиц проживала по ул. Хоревой, 23, кв. 8. При немцах в ее квартиру поселилась Вера Никитична Хоменко, 52 лет, русская, инвалид 2-й группы, муж и сын убиты на фронте. Возвратившись в Киев, Лившиц явилась в свою бывшую квартиру и попросила Хоменко разрешить ей переночевать. После чего старая владелица квартиры, фактически подселившись к новой, обратилась в прокуратуру Подольского района о возвращении себе прав на проживание в ней.

Осознав эту угрозу, Хоменко обратилась за помощью к управдому, Николаю Ивановичу Бурнаю, с просьбой выгнать Лившиц из квартиры. 28 июня, в 12:00 Бурнай пригласил обеих к себе и предложил Лившиц в течение двух часов освободить квартиру. На что Лившиц предъявила разрешение милиции и прокуратуры на свое право проживания в своей бывшей квартире и о необходимости именно Хоменко освободить ее.

После чего Лившиц пошла к районному прокурору, а Хоменко вернулась в квартиру, располагавшуюся на третьем этаже дома. В 14:00 Хоменко была буквально выброшена в окно и через 30 минут скончалась в районной больнице. В справке не названы имена преступников, но причастность Лившиц к этому убийству соседям казалась самоочевидной. Пока умирающая Хоменко лежала на тротуаре, вокруг нее быстро