Читать книгу - "Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - Александр Юрьевич Ватлин"

выздоровлении наш герой активно включился в подготовку Второго конгресса, который по замыслу его организаторов должен был продемонстрировать силу и потенциал сложившегося на тот момент международного коммунистического движения.

Торжественный прием делегатов Второго конгресса в Петрограде

19 июля 1920

[РГАСПИ. Ф. 489. Оп. 2. Д. 69. Л. 1]

Идея провести торжественное открытие конгресса в «колыбели революции» — Петрограде родилась не сразу. Соответствующее решение Политбюро приняло только 18 июня 1920 го-да, ровно за месяц до начала его работы. Не вызывает никаких сомнений, что инициатива исходила от самого Зиновьева, который возглавлял городской совет и организацию РКП(б) и не упустил возможности лишний раз продемонстрировать соратникам и оппонентам в Политбюро ресурсы собственной вотчины. Прибывшим из Москвы делегатам целый день показывали достопримечательности города, делая акцент на роли Петрограда в Российской революции. Само открытие конгресса состоялось в Таврическом дворце, где когда-то заседала Государственная дума. Очевидец восторженно описывал убранство зала, где должна была состояться церемония: «Красные знамена, отделанные золотой вышивкой, украшали президиум и зал. Такие же полотна с эмблемами, расписанные и расшитые, свешивались с хоров. Тропические деревья в кадках, присланные оранжереями из-под Петрограда, красиво выделялись своей зеленью на пламени знамен. Дорожки устилали пол и проходы в зале и президиуме. Стол президиума с рядами кресел находился как бы в закругленной нише на значительном возвышении»[623].

Первым на трибуну для приветственного слова поднялся сам Зиновьев. Фирменным знаком его патетики был прогноз скорой победы коммунистов в ведущих странах мира, не обошлось без этого и в Таврическом дворце: «Я позволю себе высказать пожелание, чтобы к 50-летию Парижской коммуны мы имели во Франции Французскую Советскую республику». Впрочем, он тут же признал, что заблуждался, обещая год назад на Учредительном конгрессе Коминтерна, что следующий пройдет уже за рубежом. «Пожалуй, в самом деле мы увлеклись, пожалуй, в самом деле не год, а два или три года надо будет для того, чтобы вся Европа стала Советской»[624].

Организаторам конгресса предстояло не только обеспечить его парадную сторону, убедив иностранцев в невиданных достижениях советской власти, но и решить серьезные проблемы коммунистического движения, выявившиеся к 1920 году. Компартии так и не смогли завоевать массовое влияние, «смердящий труп Второго Интернационала», над которым год назад потешалась советская пресса, не только ожил, но и вернул себе влияние в большинстве зарубежных стран. Более того, социал-демократы в некоторых из них вошли в правительственные коалиции. Этот факт требовал серьезного осмысления и достойного ответа.

В то время как Ленин принял на себя идейную борьбу с сектантскими наклонностями крайне левых лидеров зарубежных компартий, сформулировав их диагноз в своей книге как «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме», Зиновьев взял на себя выработку позиции Коминтерна по отношению к его соседям справа — центристским партиям. 29 июня 1920 года Политбюро рассмотрело подготовленные им тезисы об условиях их приема в Коминтерн[625]. Обрастая поправками и дополнениями, этот документ стал краеугольным камнем коммунистического движения, которое в погоне за идейной чистотой и верностью «русскому примеру» упустило из виду реалии послевоенной эпохи, что предопределило его медленный, но неотвратимый упадок.

Ни до, ни после конгресса Зиновьев не делал секрета из того, в каком ключе он сформулировал эти условия, называя их то игольным ушком, сквозь которое не должны пробраться оппортунисты всех мастей, то часовыми, поставленными у дверей Коммунистического Интернационала[626]. В первом проекте содержалось всего 9 условий, в историю эта резолюция вошла как «Двадцать одно условие приема в Коминтерн».

По мнению Зиновьева их обсуждение являлось «одним из важнейших вопросов» конгресса, это подтверждал тот факт, что оно продолжалось на трех пленарных заседаниях[627]. Доработка условий как до конгресса, так и в его ходе шла только в направлении их детализации и ужесточения. Специальная комиссия предложила поименно назвать «заведомых реформистов», от которых следует избавиться той или иной социалистической партии до присоединения к Коминтерну. Список вождей, которым предстояло закрыть доступ в новый Интернационал, постоянно расширялся, равно как и список их преступлений против рабочего класса.

Каждый из вождей РКП(б) считал своим долгом внести в документ собственный пункт, чтобы оставить свой след в истории. Так, Ленин предложил включить в руководящие органы будущих компартий как минимум две трети товарищей, стоявших на платформе Коминтерна еще до его Второго конгресса (условие № 20). Это выглядело не только самым радикальным, но и наименее выполнимым на практике предложением. Не решаясь принять на себя ответственность, Зиновьев обратился к Радеку: «Это — предложение Ильича. Стоит ли сейчас оглашать или подождать?» Радек написал в ответ, что «согласен с предложением, но лучше теперь еще не оглашать»[628].

В результате двадцатое условие было снято комиссией, что было серьезной уступкой представителям НСДПГ, участвовавшим в работе конгресса[629]. Однако Ленин не сдался и пустил свое предложение, переведенное на иностранные языки, по делегациям, добившись его восстановления в списке условий. Чтобы замять неловкую ситуацию, Председатель Коминтерна представил ленинскую поправку как консолидированное решение делегации РКП(б) на конгрессе[630].После конгресса он так рассказывал о модусе работы над этим пунктом повестки дня: «Мы тщетно ломали голову, нельзя ли еще десять условий придумать, чтобы было труднее проскользнуть к нам реформистам. Каюсь, вся наша изобретательность ничего больше придумать не могла»[631]. Все это выглядело как максимальное расширение комплекса карантинных мероприятий, чтобы не допустить заражения подопечных пациентов опасной болезнью.

В ходе дебатов вокруг условий приема в Коминтерн Зиновьев озвучил перед собравшимися недвусмысленный ультиматум от имени ЦК РКП(б): «…наша партия готова скорее остаться в полном одиночестве, чем соединиться с такими элементами, которые мы считаем буржуазными»[632]. Если уже сложившиеся коммунисты были готовы принять любой рецепт очищения от буржуазной скверны, то левые социалисты из Германии и Италии расценили такую формулировку как захлопнувшуюся дверь. Представитель делегации НСДПГ Криспин писал: «Сами москвичи преградили нам путь в Москву своими решениями и своими действиями против независимых. На основании этих резолюций мы сможем попасть в Кремль лишь тогда, когда слепо подчинимся коммунистам и растворимся в международной коммунистическо-синдикалистской организации»[633]. Пройдет совсем немного времени, и лидеры Коминтерна выскажутся за «единый рабочий фронт», предложив центристам начать переговоры о политическом сотрудничестве. Забегая вперед, скажем, что и эта, фактически последняя попытка преодолеть раскол социалистического рабочего движения закончилась ничем, превратившись в запутанную дипломатическую процедуру.

Зиновьев выступал с основным докладом по первому пункту повестки дня уже в Москве, где 23 июля конгресс продолжил свою работу. Речь шла о задачах компартий до