Читать книгу - "На краю пропасти. Экзистенциальный риск и будущее человечества - Тоби Орд"

получает, уже не будет, и тогда выгода не появится вовсе. Иногда это называют “налогом на катастрофу”. Несомненно, нужно делать поправку на это, снижая ценность будущих выгод сообразно вероятности того, что выгоды вообще появятся.

В стандартном экономическом подходе к дисконтированию (модели Рамсея) учитываются обе названные причины[622]. В соответствии с ним обоснованная ставка дисконтирования для общества (ρ) рассчитывается как сумма двух слагаемых:

ρ = ηg + δ.

Первое слагаемое (ηg) отражает тот факт, что люди будущего получают тем меньше отдачи от денег, чем богаче становятся. Это произведение фактора, показывающего, как предельная полезность дополнительного потребления снижается по мере роста потребления (η), и темпа роста потребления (g). Второе слагаемое (δ) учитывает вероятность, что выгода так и не появится (налог на катастрофу).

Как же применять эту формулу для дисконтирования экзистенциального риска? Прежде всего надо отметить, что слагаемое ηg здесь неприменимо[623]. Это связано с тем, что будущая выгода, которую мы рассматриваем (процветающая цивилизация вместо разоренной или вместо отсутствия цивилизации вообще), имеет неденежный характер. Величина ηg нужна для того, чтобы сделать поправку на предельные выгоды, которые ценятся тем меньше, чем вы богаче (например, деньги или то, что легко на них купить), но здесь это неприменимо – если уж на то пошло, возможно, чем богаче будут люди, тем больше выгод они получат, если не допустят разорения и забвения. Иными словами, величина ηg учитывается лишь при дисконтировании денежных выгод, но в нашем случае дисконтированию подвергается само благосостояние (или сама полезность). Следовательно, величину ηg необходимо приравнять к нулю, а значит, социальная ставка дисконтирования оказывается равной δ.

Я ввел δ как компонент для учета налога на катастрофу, но иногда считается, что в него входит и другой элемент: чисто временное предпочтение. Это предпочтение одной выгоды другой лишь на основании того, что первая появляется раньше, и это третья причина для дисконтирования будущих выгод.

Она, однако, отличается от других причин, поскольку ведутся серьезные споры о том, стоит ли учитывать ее при расчете социальной ставки дисконтирования. Философы почти единодушно отвергают ее[624]. Главным образом они ссылаются на то, что чисто временное предпочтение практически немотивированно. В мире, где люди очень давно списывают со счетов опыт других групп (ср.: расширение морального круга), мы хотели бы услышать веский довод в пользу того, чтобы придавать каким-то людям гораздо меньшую значимость, чем себе самим, но такого довода нет.

Даже интуитивно это вызывает отторжение. Можно ли считать, что 80-летняя жизнь, начавшаяся в 1970 году, в силу своей природы ценнее жизни, начавшейся в 1980-м? Неужели жизнь вашего старшего брата точно важнее жизни вашего младшего брата? При рассмотрении более длинных периодов все еще хуже. При ставке чистого временного предпочтения в 1 % одна смерть через 6000 лет оказывается гораздо важнее миллиарда смертей через 9000 лет. А фараону Тутанхамону приходилось бы считать, что один день страданий в жизни одного из его современников гораздо более значим, чем целая жизнь страданий для всех 7,7 млрд человек, живущих сегодня.

Многие экономисты согласны с этим и утверждают, что чисто временное предпочтение иррационально, безосновательно или аморально[625]. Так, сам Рамсей сказал, что “в этическом отношении [оно] несостоятельно и проистекает исключительно из слабости воображения”, а Рой Харрод отметил, что этот термин – “изящное название хищничества и победы страсти над благоразумием”[626]. Даже те, кто признает его в качестве основания, сильно сомневаются в его применимости к долгосрочному будущему.

Как правило, экономисты, которые поддерживают учет чисто временного предпочтения, приводят аргумент, что у людей точно есть такие предпочтения, а работа экономистов не в том, чтобы судить предпочтения других, а в том, чтобы показывать, как лучше их удовлетворять. С нашей точки зрения, здесь три основные проблемы.

Во-первых, даже если работа экономистов заключается именно в этом[627], передо мной стоит другая задача. Я пишу эту книгу, чтобы изучить, как человечеству следует реагировать на риски, с которыми оно сталкивается. Такой подход допускает, что недостаточно глубокие размышления о будущем могут приводить к ошибкам: порой мы действуем вразрез с собственными долгосрочными интересами или ставим свои интересы выше интересов будущих поколений. Если определять социальную политику по наитию, возникнет риск, что нетерпение и предвзятость станут неотъемлемой частью нашего золотого стандарта.

Во-вторых, чисто временное предпочтение, заключенное в δ, – неудачный компромисс между признанием истинных предпочтений людей и предпочтений, которые им следует иметь. Чисто временное предпочтение, наблюдаемое у людей, меняется не экспоненциально. Люди проводят дисконтирование по высоким ставкам в краткосрочный период и по низким ставкам – в долгосрочный. Экономисты, как правило, считают неэкспоненциальное дисконтирование иррациональным, поскольку из-за него люди часто начинают метаться между двумя вариантами, что предсказуемо им вредит.

По этой причине экономисты преобразуют неэкспоненциальное временное предпочтение людей в экспоненциальную форму при средней ставке дисконтирования во всех временных промежутках. Это искажает истинные предпочтения людей: ставка дисконтирования в краткосрочные периоды занижается, а в долгосрочные (как те, что мы рассматриваем в этой книге) – завышается. Кроме того, им сложно утверждать, что личные предпочтения незыблемы, и одновременно искажать их подобным образом, особенно если поводом к корректировке служит иррациональность предпочтений. Если предпочтения действительно иррациональны, то зачем их корректировать, вместо того чтобы просто отказаться от них?

В-третьих, чисто временное предпочтение демонстрируют индивиды, которые принимают решения относительно выгод для себя самих. Когда индивиды принимают решения о благополучии других, они проявляют минимум чисто временного предпочтения (или не проявляют его вовсе). Например, хотя мы можем предпочесть меньшую выгоду сейчас большей выгоде позже – просто потому, что первая появляется раньше, – мы редко делаем такой выбор, действуя от лица других. Это позволяет предположить, что, отдавая предпочтение немедленному вознаграждению, мы проявляем слабость воли, а не руководствуемся трезвой мыслью о том, что жизнь становится лучше, когда мы получаем меньшие выгоды раньше. И действительно, когда экономисты вносят изменения в свои эксперименты и спрашивают испытуемых о выгодах, приобретаемых незнакомцами, чисто временное предпочтение выражено слабо или исчезает вовсе[628].

В связи с этим я прихожу к выводу, что ценность, которая стоит на кону, когда мы рассуждаем об экзистенциальных рисках, – преимущество процветающего будущего перед будущим, разоренным катастрофой, – должна дисконтироваться только с учетом налога на катастрофу. Иными словами, нам следует дисконтировать будущие годы процветания на вероятность, что мы так долго не протянем[629]. Николас Стерн применил подобный метод в знаменитом отчете об экономике изменения климата. Он приравнял чисто временное предпочтение нулю, а δ – налогу на катастрофу в 0,1 % в год