Читать книгу - "Великая война и деколонизация Российской империи - Джошуа Санборн"

отправил в феврале 1917 года лаконичную телеграмму, в которой сжато и точно обрисовал проблему: «Скот гибнет корма возить некому рабочих нет пленных мало работают плохо принудительных мер не принимается положение критическое»[402]. В северных городах осенью 1915 года начали возникать очереди за хлебом, поскольку половина российских городов испытывала нехватку хлеба, а в 75 % городов наблюдался дефицит продуктов [Белова 2011:68]. Со временем ситуация радикально ухудшилась. В начале 1917 года женщины проводили почти по 40 часов в неделю в очередях за разными товарами [Figes 1996: 299-300]. Товары быстро дорожали, как отмечалось в докладе политической полиции (Охранного отделения, или «охранки») в начале февраля. Хлеб стоил на 15 % дороже, чем даже в середине декабря предыдущего года, картофель – на 25 %, молоко – на 40 %, а обувь – на 30 % [Hasegawa 1981: 200]. В ходе войны дороговизна приняла характер катастрофы. За три года, с апреля 1914 года по апрель 1917 года, в Калуге сахар подорожал более чем на 150 %, дрова почти на 300 %, мясо – более чем на 500 %. Рост цен на дрова, наряду с притоком беженцев и экономических мигрантов, привел к повышению цен на жилье, которые также подскочили более чем на 300 % [Белова 2011: 66, 76]. Поскольку женщины, принадлежавшие к городскому рабочему классу, в полной мере испытали на себе двойное бремя, трудясь полный день и на фабриках, и в домашнем хозяйстве (на что позднее станут жаловаться женщины советского периода), эта дополнительная нагрузка, требующая времени, сначала казалась тяжелой, а потом – совершенно невыносимой. Мужчины, рабочие и лидеры социалистов, одинаково недооценивали эту губительную проблему. Последней каплей в середине февраля стала ситуация, когда городские власти, обеспокоенные внезапным сокращением поставок ржи, в начале марта приняли решение ввести нормированную выдачу. Это решение быстро попало в газеты и вызвало панику и стремление делать запасы. Женщины в столице, разного классового положения и в разных местах, начали планировать протестные действия. Некоторые фабричные работницы в Выборгском районе призывали к забастовкам [Melancon 2000: 17]. Женщины из богатых районов города провели многочисленный марш на Невском проспекте; в нем приняли участие и несколько работниц [Figes 1996: 308].

По большей части основные партии социалистического толка не руководили гражданами, организовавшими эти протестные действия. Письменные свидетельства такой активности отсутствуют. Массу протестующих составляли женщины. В итоге некоторые современники (особенно члены социалистических партий) объявили, что шествия 23 февраля (8 марта) были «спонтанными», а не «сознательными», экономическими, а не политическими, протестными, а не революционными. Поколения историков, как советских, так и зарубежных, поддержали эту точку зрения[403]. Однако идея о том, что продовольственные протесты не носили политического характера, вводила в замешательство многих царских чиновников того времени, которые прекрасно знали, что продовольствие в феврале 1917 года было главной политической проблемой. В начале месяца полиция представила разоблачительный доклад, прояснивший связь между голодом и революцией. Вот какой комментарий оставил один агент:

Негодование сильнее всего проявляется в больших семьях, где дети голодают в самом буквальном смысле слова и где слышно только одно: «Мира, немедленно, мира любой ценой». И эти матери, уставшие от бесконечного стояния в очередях, страдающие, видя своих полуголодных и больных детей, возможно, большие революционеры, чем г-да Милюков, Родичев и компания, и, конечно, намного более опасны…[404]

Но Милюков, Родичев и другие думские либералы также это осознавали. Действительно, уже на второй день революции, 24 февраля (9 марта), Дума почти все время заседания уделила обсуждению проблем поставок и распределения продовольствия [Hasegawa 1981: 242]. К тому моменту, как дебаты думцев об угрозе революции, спровоцированной нехваткой продовольствия, окончились, революция стала фактом, свершившимся прямо у них под носом. Чиновники со всей империи сообщали, что боятся революции потребителей не меньше, чем революции производителей[405].

Первые шествия женщин 23 февраля (8 марта) в Петрограде нашли поддержку у большого числа сочувствующих. В первый день несколько фабрик забастовало (или получило призывы к забастовке). На второй день число людей на улицах возросло, хотя кое-где начались разгоны демонстраций и аресты. 25 февраля (10 марта) город охватило общее восстание, и толпы людей устремились в общественные места. Недобрым предвестием послужило то, что казаки и солдаты гарнизона порой отказывались подчиняться указаниям гражданской полиции и даже вступали с ней в стычки. Вечером 25 февраля (10 марта) власти решили предпринять более агрессивные меры, дав указание стрелять в протестующих и восстановить порядок в столице. Командующий войсками Петроградского военного округа генерал С. С. Хабалов заверил Совет министров и императора в Ставке, что 30 000 солдат на следующий день пойдут в атаку на любых бунтарей, игнорирующих его приказ очистить улицы и вернуться к работе [Hasegawa 1981: 265].

Это стало моментом истины для революции. «Несомненно, – писал Л. Д. Троцкий о событиях 26 февраля (11 марта) и 27 февраля (12 марта), – что судьба каждой революции на известном этапе разрешается переломом настроения армии»[406]. Большую часть дня 26 февраля (11 марта) настроения армии оставались неизменными. Полиция исполняла приказы Хабалова при содействии военных частей. Солдаты стреляли в толпу, десятки людей были убиты, демонстранты спасались бегством по улицам. Но в казармах ситуация была другой. Предыдущие три дня солдаты часто (хотя не всегда) оставались в стороне во время протестов и действий полиции. 26 февраля (11 марта) командование старалось одновременно и оградить солдат от революционной заразы, и более активно использовать их. Первым из подразделений, столкнувшихся с данным противоречием, стал Павловский полк. В тот день учебное подразделение павловцев приняло участие в расстреле демонстрантов на Невском проспекте, но, узнав, что их товарищи заняли сторону полиции, остальной полк бросился в оружейные, а затем вышел на улицы, чтобы противостоять своим товарищам. Лояльные режиму войска остановили и арестовали бунтовщиков. Однако на следующий день новые уговоры собравшихся на улицах людей и новых вождей революции убедили солдат в ряде городских гарнизонов восстать. К концу дня распоряжения императора больше не имели силы в его собственной столице.

Войска сыграли важнейшую роль в революции не только во время уличных боев в Петрограде. Первой реакцией царя и Ставки было направить войска с фронта для подавления восстания. Командующий Северным фронтом генерал Иванов получил два пехотных и два кавалерийских полка из «самых сильных и надежных частей», чтобы выполнить это задание вечером 27 февраля (12 марта), и немедленно выехал из лагеря с тремя верными ротами, сопровождавшими его поезд. Алексеев приказал, чтобы столько же солдат одновременно было переведено с Западного