Читать книгу - "Лев Толстой - Павел Валерьевич Басинский"

им после 1881 года принадлежали всем. Тем не менее оно любопытно как новое волеизъявление Толстого. Он распространил права Черткова на все рукописи, в том числе и на те, что находились у жены. Права на свое рукописное наследие, находящееся у Черткова за границей, он передавал одному Черткову. Софья Андреевна могла получить эти рукописи только в случае смерти Черткова, но при желании тот мог завещать их любой публичной библиотеке. О том же, чтобы передать рукописи детям, не было ни слова…

По сути, единственным наследником и распорядителем рукописей в этом завещании провозглашался Чертков. Жене отводилась скромная роль помощницы и посредницы в передаче ему всех рукописей мужа. Но за ней еще оставались литературные права на сочинения, созданные до 1881 года.

Это письмо было написано Толстым под давлением Черткова. Он хотел угодить духовному другу, но делать это было тягостно. Тягостно настолько, что во втором письме, которое Чертков спрятал и хранил у сына под грифом «секретно» (оно было напечатано лишь в 1961 году!), Толстой писал: «Не скрою от Вас, любезный друг Владимир Григорьевич, что Ваше письмо с Бриггсом было мне неприятно… Неприятно мне не то, что дело идет о моей смерти, о ничтожных моих бумагах, которым приписывается ложная важность, а неприятно то, что тут есть какое-то обязательство, насилие, недоверие, недоброта к людям. И мне, я не знаю как, чувствуется втягивание меня в неприязненность, в делание чего-то, что может вызвать зло. Я написал свои ответы на Ваши вопросы и посылаю. Но если Вы напишете мне, что Вы их разорвали, сожгли, то мне будет очень приятно».

Чертков это опасное для него письмо спрятал… Уничтожить рукопись учителя было выше его сил.

Позиция Толстого вызывает противоречивые чувства. Он оставляет вопрос о судьбе своих рукописей на совести других людей, вместо того чтобы твердо решить его самому, так же, как он решил вопрос о своем имуществе, собрав семью и объявив свое решение. Он поступает по принципу непротивления и при этом фактически идет на поводу у Черткова, хотя это ему крайне досадно.

Ведь он имел полную возможность решить этот вопрос раз и навсегда, оставив за женой права на старые произведения, а за Чертковым – на новые. В создании старых помогала жена, о новых не узнал бы весь мир без Черткова. Конечно, такое «двоевластие» выглядело бы странно. Но, может быть, именно это заставило бы две враждебные стороны помириться. Не издавать же два разных собрания сочинений.

Третье завещание Толстого было продиктовано секретарю Н. Н. Гусеву, опять как запись в дневнике, 11 августа 1908 года. За две недели до своего восьмидесятилетнего юбилея Толстой тяжело заболел. Отказали ноги, и он был прикован к креслу-каталке. Думая, что умирает, он решил еще раз отредактировать свою предсмертную волю.

«Во-первых, хорошо бы, если бы наследники отдали все мои писания в общее пользование; если уж не это, то непременно всё народное, как то: “Азбуки”, “Книги для чтения”. Второе, хотя это из пустяков пустяки, то, чтобы никаких не совершали обрядов при закопании в землю моего тела. Деревянный гроб, и кто хочет, снесет или свезет в Заказ против оврага, на место зеленой палочки. По крайней мере, есть повод выбрать то или иное место».

Это было первое завещание Толстого, которое могло иметь какую-то силу после его смерти. Речь идет о месте, где он завещал себя похоронить и был похоронен. История с «зеленой палочкой», символом людского счастья и братства, зарытой в лесу Старого Заказа братьями Лёвочкой и Николенькой, известна читателям автобиографической трилогии писателя.

В остальном третье завещание повторяло ошибки первых двух. Он просил, а не распоряжался. И хотел передать права на произведения всем, что было юридически невозможно.

Толстой и «юридизм» оказались вещами несовместными, как гений и злодейство в драме Пушкина «Моцарт и Сальери». Тем не менее в первых завещаниях Толстого была какая-то позиция. И он должен был бы держаться ее до конца, предоставив своим наследникам право уже по своей совести распоряжаться его литературным наследием. Он и хотел так поступить. Но это ущемляло бы права одного-единственного человека, которого Толстой любил и которого ненавидела Софья Андреевна, – Черткова. Перешагнуть через эту любовь он не мог – и по душе, и по совести.

А Чертков не мог добровольно отказаться от своих прав на наследие Толстого. Нужно войти в его положение. Он посвятил Толстому всю жизнь. Отказ от наследия Толстого для него был равнозначен отказу от жизни. Договориться с Софьей Андреевной было невозможно. Слишком разными людьми они были, и слишком много обид на Черткова накопилось у нее к тому времени. Наконец, безграничная любовь Софьи Андреевны к сыновьям внушала опасение, что литературным наследием Толстого распорядятся не так, как того желал сам Толстой. Сыновья оказались плохими помещиками, постоянно нуждались в деньгах и просили их у матери. Встанем на точку зрения Черткова. Так ради кого он должен был отказываться от наследия Толстого? Ради безумной, во всём нелогично поступающей жены? Ради проматывающих деньги сыновей? Что будет с теми рукописями, которые Чертков хранил в Англии как зеницу ока, не имея на них никаких юридических прав?

Попыткой отказаться от литературных прав Толстой создал беспрецедентную юридическую ситуацию: до 1909 года ни один из участников этой истории, не исключая и опытного Черткова, не понимал реальной юридической стороны этого вопроса. Все действовали вслепую.

В июле 1909 года настал момент истины. В это время Софья Андреевна задумала судиться с «Посредником» и другими изданиями, перепечатавшими некоторые вещи Толстого семидесятых годов (например, «Кавказского пленника»). Она считала их своей собственностью и обратилась к адвокату с просьбой составить судебную жалобу. Адвокат поинтересовался: на основании какого документа возбуждается судебное преследование? На основании доверенности, ответила она. На основании доверенности нельзя, объяснил адвокат. Нужен документ от мужа с передачей прав на издание. Однако Толстой не только отказался выдать жене такой документ, но был страшно возмущен ее поведением по отношению к народным издательствам. И он решил оставить жену вовсе без каких-либо прав…

Юрист и родственник Толстого Иван Васильевич Денисенко вспоминал:

«В июле 1909 года, когда я был в Ясной Поляне… она позвала меня к себе в спальню и, показавши мне общую доверенность на управление делами, выданную ей уже давно Львом Николаевичем, спросила меня, может ли она по этой доверенности продать третьему лицу право на издание произведений Льва Николаевича, а главное возбудить преследование против Сергеенко[35] и какого-то учителя военной гимназии за составление ими из произведений Льва Николаевича сборников и хрестоматий, ввиду того, что эти сборники могут причинить ей, С. А-не, большой материальный ущерб…

Кажется, на другой день после этого, днем, я с женою и детьми были