Читать книгу - "Паустовский. Растворивший время - Олег Д. Трушин"

Для пущей убедительности дополним свидетельства Ауэзова воспоминаниями Лидии Чуковской, хорошо знавшей ту «самую» Татьяну Шнейдер и её супруга ещё по чистопольскому периоду эвакуации.

Так, в своей книге «Записки об Анне Ахматовой», изданной в Париже в 1976 году, а уже затем неоднократно переизданной в России, в записи от 21 октября 1941 года она упоминает семью неких Шнейдеров, находившихся в эвакуации в Казани, не указывая имён.

Значительно позже, в 1980 году, Чуковская, прокомментировав изданные дневники, сделает ряд важных примечаний, в которых и раскроет «тайну» четы Шнейдеров:

«С супругами Шнейдер, Михаилом Яковлевичем Шнейдером и Татьяной Алексеевной Арбузовой, я приехала в Чистополь на одном пароходе, в один день – 6 августа 1941 года. В Чистополе мы оказались соседями. Михаила Яковлевича я знала и прежде; с Татьяной Алексеевной познакомилась и сразу подружилась на пароходе, в пути. Михаил Яковлевич был тогда в последней стадии туберкулёза, Татьяна Алексеевна с большой самоотверженностью пыталась его спасти. Я знала (испытала на себе), что оба они доброжелательные, хорошие люди. Михаил Яковлевич Шнейдер (1891–1945) – специалист по кинодраматургии, автор критических статей о сценариях и составитель сценарных сборников; жена его, Татьяна Алексеевна Арбузова (1903–1978) – в юности ученица студии Мейерхольда. (После кончины Шнейдера она вышла замуж за К. Г. Паустовского.)»244.

Перед самым началом войны Татьяна расторгает брак с Алексеем Арбузовым и выходит замуж за Михаила Шнейдера. Действительно, имея тяжёлую форму туберкулёза, Михаил Яковлевич после возвращения из эвакуации в Москву через год умирает. Тут Ауэзов «дал маху» и «похоронил» его в Алма-Ате. Ну а так всё верно.

О зарождении чувств, перерастающих в любовь, говорить всегда трудно. Это как поиск второго глубинного течения в видимом, несущемся потоке бурной реки. Всё таинственно и плохо объяснимо.

Если верить в магическую силу судьбы, то встреча Паустовского с Татьяной Арбузовой в Алма-Ате в 1942 году не была случайной и предопределила их дальнейшую совместную жизнь. И то, что они в этот раз не прошли мимо друг друга, уже говорило о многом. В какой-то степени их сближение началось именно в это время, но, разумеется, по ряду объективных причин не могло перерасти в нечто большее.

После одной из встреч с Татьяной, уже в Москве в мае 1945 года (День Победы они отмечали в одной компании), проводя её домой и возвратившись к себе, он, уже глубокой ночью, напишет ей пространное письмо, в котором будут и вот такие строки:

«Я не могу думать о Вас – сейчас же какие-то тяжёлые слёзы сжимают горло.

<…> Это длится уже давно – с той снежной глухой зимы в Алма-Ате в 1942 году, – длится три года. Это так сильно, так проверено временем, что я спокойно, не боясь ошибиться и не боясь бессознательно обмануть и себя и Вас, говорю Вам об этом»245.

Время подтвердит эти чувства!

После небольшого отступления вновь вернёмся в алма-атинский период жизни Паустовского, события которого наложили крепкий отпечаток на дальнейшую биографию Паустовского.

Время возвращения в Москву «путалось» в обстоятельствах фронтовых сводок. Фронт только-только едва откатился от столицы, и ещё не было тех решительных сражений, что внесут коренной перелом на всём театре военных действий в пользу Красной армии. А значит эвакуация продолжалась, и пока – бессрочно, что неизменно томило и порождало неизвестность. Хотелось в Москву, но ещё больше одолевала тоска по Солотче, от чего «плакала» душа и ныло сердце.

Весной 1942 года сына Сергея призвали в армию. Все ждали его отправки на фронт. Так бы и случилось, если бы он не был студентом медицинского института. Его отправили на обучение в Харьковское военно-медицинское училище, которое в это время находилось в эвакуации в Ашхабаде, а затем переведено в Самарканд, где в эти годы располагалась Ленинградская военно-медицинская академия, начальником которой был генерал-полковник, академик и вице-президент Академии наук Леон Абгарович Орбели.

Осенью 1942 года Паустовский принимает решение о приобретении солотчинского дома. На его срочном переоформлении настаивала и его хозяйка – Александра Ивановна Пожалостина, последняя из проживавших в нём дочерей знаменитого гравёра. Но покупку он предлагает оформить не на себя, а на Фраермана, о чём он сообщает ему в том самом письме от 2 июля:

«Рувец, не думаете ли Вы, что стоит сейчас перевести солотчинский дом на кого-нибудь из вас. Иначе он, конечно, пропадёт. Я говорю не о покупке, а об оформлении дома»246.

В чём Паустовский видел разницу между «покупкой» и «переводом», сказать трудно. Вероятнее всего, Александра Ивановна просто отдавала дом, не требуя за него никаких денег.

Подстраховываясь в своём решении, Паустовский 11 ноября 1942 года оформляет на имя Фраермана доверенность247, в которой наделяет его правом вести от своего имени все вопросы по оформлению собственности на дом. Но почему на Фраермана или «кого-нибудь из вас», а не на себя? Какими мыслями продиктовано это предложение?

Ответить на этот вопрос невозможно. Можно лишь «контурно» очертить ответ, понимая, в какой ситуации оказывался Паустовский в момент принятия решения о приобретении дома в Солотче.

Безусловно, этот дом был очень дорог Паустовскому, и потерять его он не мог ни при каких обстоятельствах. Валерия за годы, проведённые рядом с Паустовским, тоже считала Солотчу своим вторым домом.

И вот, встретив в Алма-Ате Татьяну Арбузову, в какой-то момент он понял, что, не ровен час, в его личной жизни могут произойти серьёзные перемены, и дом в Солотче, приобретённый на своё имя, может стать серьёзным яблоком раздора с Валерией, чего Паустовский решительно не желал.

Валерия в эти годы была не просто женой, но и активным помощником в литературных делах. Фактически Паустовский делил с ней не только совместную жизнь, но и литературную деятельность, доверяясь ей во многом, даже в определении тем будущих произведений. И когда он узнал, что с 1 мая 1944 года Валерию должны лишить иждивенческих карточек, то незамедлительно обратился в Народный комиссариат по торговле с заявлением об их возвращении. Процитируем вкратце этот текст, так как в нём достаточно ярко обозначено, кем была в те годы для Паустовского Валерия Владимировна:

«Жена моя является моим многолетним и единственным секретарём и помощником в той обширной литературной работе, которую я выполняю. Кроме того, в связи с моей тяжелой хронической болезнью (сердечная астма) моя жена осуществляет за мной постоянный медицинский уход. Без помощи жены моя