Читать книгу - "На пиру богов - Сергей Николаевич Булгаков"

с нами – молится и благословляет. Таково мое сознание: во имя заветов преподобного Сергия и вместе с ним – к единению с Римом. И неподвижное и мертвое охранение и ошибочно, и невозможно. Есть страшное, но выразительное видение символичное: мощи преподобного Сергия потревожены большевиками, которые, конечно, бессильны против его святости, но прежнее почитание стало невозможно, нужно новое, в Духе и Истине, творческое. Ведь или вся Россия терпит кризис своего бытия, и если это есть и кризис Православия, то ведь это же есть и кризис дела преподобного Сергия, и не случайно, по нашим грехам, оказались потревожены святые мощи. И нельзя же упорствовать на одном отрицании: верю, что преподобный Сергий и ныне живет с нами, действует с нами и нам помогает, этот русский святой Вселенской Церкви. И то же самое я могу повторить, лишь с соответствующими изменениями, и относительно преподобного Серафима, который, как и преподобный Сергий, остается совершенно нетронут греко-латинской распрей и семинарским богословием и благостно простирает благословляющую руку ко всем, вместе с благодатным старцем Амвросием, великим молитвенником отцом Иоанном Сергиевым, епископом Феофаном Затворником. И лишь там, где оба последние оказываются тронутыми семинарией, у них звучат обычные ноты враждебности к Латинству, но явно, что не этим, не благодаря этому их чудотворная сила. Своим благодатным присутствием они свидетельствуют о том, что мы живем в истинной Церкви Христовой. То же самое и преподобные Тихон и Митрофан да и все наши угодники, подвижники, юродивые и прочие. Это суть вообще христианские святые, и только наше неведение и предубеждение оставляет нас в неведении относительно святых Западной Церкви, и благодаря этому мы даже и святость начинаем считать принадлежностью одного русского Православия, в чем нас поддерживает и школьное богословие. Итак, преподобных Сергия и Серафима я ощущаю с собою, их дело делаю и продолжаю, конечно, в меру малости своей и скудости. И посему моя молитва к ним остается прямая, искренняя, незатемненная.

Светский богослов (к Иеромонаху). Батюшка, что вы об этом думаете?

Иеромонах. Охотно бы не ответил на ваш вопрос, потому что ничего доброго сказать не могу. Святая Православная Церковь, которая зиждется на своих святых, анафематствует все лжеучения, и разделяющий заведомо отвергнутые и осужденные Церковью лжеучения находится под анафемой, отлучен, даже если это видимо не произведено актом церковной власти, если даже он остается облечен саном. И попытка поставить себя под защиту святых есть хула и кощунство.

Светский богослов. Вот два суждения, из которых только одно может быть справедливым, потому что одно исключает другое. И я не скрою, что мое личное мнение там, где суд Церкви.

Иеромонах. Впрочем, ко всей этой вековой суетне иезуитов и разных «соглашателей» с Римом можно относиться совершенно спокойно. Даже если бы им и удалось достигнуть внешнего перехода, будет то же, что с Флорентийской унией: ничего не выйдет.

Беженец. Да, если мобилизовать всю силу косности, национального фанатизма, темноты, словом всего того, что мобилизовано было в Византии, для того чтобы свести ее нужную всем […] колоссальную энергию, умственную и нравственную, проявленную на этом Соборе, можно задавить всякое движение. Ведь на наших глазах вытаптывается и уже почти вытоптана целая культура – если не великого, то очень большого народа. Но горе тому, кто сознательно апеллирует к темноте, черни и узурпаторству, это есть настоящая хула на Духа Святого.

Иеромонах. Напрасно изволите сводить непримиримость к еретикам на фанатизм и темноту, смотрите сами: свет, который в вас, не есть ли тьма? Нет, речь идет о самых первостепенных и существенных различиях, которые делают все попытки унии бесплодными и неосуществимыми, нереальными. Ведь единственная церковная реальность есть духовная жизнь, и реальное единение есть единство этой духовной жизни. Православие есть духовная жизнь, и чистота Православия есть именно правильность этой духовной жизни, беспреложность, трезвенность, подлинность. И таковая существует только в Православии. Вне же Православия, суррогате духовной жизни, есть непременно прелесть – и особенно в Католичестве, подобно тому как, по словам одного из Отцов Церкви, даже добродетели язычников суть только усовершенствованные пороки. И в этом все дело, только об этом стоит говорить. Отправляйтесь в благоустроенный монастырь к старцу, чтобы около него, без слов, почувствовать всю невозможность, нелепость и ненужность униональных затей, потому что через него глядит сама абсолютная истина, через него говорит сама Церковь.

Беженец. Я все время ожидал этого заявления, уже по одному тому, что и сам его в течение десяти лет повторял, искренно верил в неотразимость этого аргумента. Но теперь и его считаю притязательной выдумкой. Прежде всего, о каком это единстве духовной жизни вы говорите? В смысле однообразия типа? Но, прежде всего, духовные дары различны, и служения различны, и эта многочастность и многообразность духовной жизни засвидетельствована и твердо установлена апостолом. И если мы обратимся к истории Церкви, то убедимся, как различны в этом отношении ее эпохи: например, первохристианство и Фиваида или время Вселенских соборов, как сказываются национальные и личные характеры. Ведь духовное делание, путь святости есть художество из художеств, хотя и благодатное, но и личное творчество, которое непременно имеет индивидуальную и историческую печать. Поэтому говорить о единстве духовной жизни значит выдавать абстракцию за реальность, так же как говорить об единстве духовной христианской письменности: положите рядом, например, «Пастырь Ермы» и «Лествицу» или творения Василия Великого, или Григория Богослова хотя бы с Златоустом, не говоря уже о каких-нибудь новейших писателях (например, митрополита Филарета или митрополита Макария и епископов Феофана Затворника и Игнатия Брянчанинова), ведь это совсем разные миры. Различны и духовные образы «старцев». Достоевский, разумеется, совершенно не знал монастыря и сочинил на основании мимолетных и коротких впечатлений и Зосиму, и Ферапонта, но в том же самом Оптином скиту жили и действовали совсем различные – Лев, Макарий, Амвросий и, положим, Иосиф и Анатолий либо Варнава, и это различие можете почувствовать в любом монастыре, тем более что, как известно, и старчество и прохождение пути в самом строгом православном монастыре всегда угрожает прелестью; восхождение на вершины вообще небезопасно… Затем, никогда не следует забывать, что все образы святых и пути святости, как и все духовные писания и руководства, признаются и приемлются одинаково как Восточной, так и Западной Церковью с той лишь разницей, что в последней они гораздо доступнее издаются, изучаются и почитаются, нежели в первой. На поверку остается, в сущности, небольшое количество писателей XIX века, у которых духовный опыт и ведение сочетаются с воззрениями семинарского богословия на Католичество, таковы и епископ Феофан, и епископ