Читать книгу - "И все содрогнулось… Стихийные бедствия и катастрофы в Советском Союзе - Найджел Рааб"

армянам от английского народа. Явление Тэтчер бросало тень на столь пестуемый советским генсеком образ лидера, тут же оказывающегося в гуще событий и решающего все проблемы на глазах ликующей толпы[685]. Но народ с ликованием встречал именно ее; при этом, пользуясь случаем, многие держали транспаранты, в том числе и осуждавшие медлительную реакцию властей[686]. Тень также легла и на привычную практику советских переименований: уже вскоре Ленинакан (с 1924 года носивший имя вождя мирового пролетариата) вновь станет Гюмри, а пока в нем лишь одна улица[687] после визита госпожи премьер-министра получила ее имя.

Помимо помощи с ресурсами, международное внимание помогло возродить некогда столь важную советскую общественную организацию, как Красный Крест и Красный Полумесяц. По странной иронии настойчивое желание сохранить советские общественные объединения – деятельность которых вместе с тем почти полностью подавлялась московскими государственными институциями – обеспечило Советскому Красному Кресту эффективную организационную структуру, что позволит ему, когда настанет час, с легкостью включиться в деятельность Международного Красного Креста. Советский Красный Крест сыграл определенную роль уже в Чернобыле, но в полной мере возродился только в Армении. После этого организация стала активно участвовать в ликвидации последствий и чернобыльской катастрофы, и железнодорожной аварии в Башкирии, и землетрясения в Таджикистане в январе 1989 года. Впервые с двадцатых годов Советский Красный Крест сотрудничал со своими международными соратниками, внимательно изучавшими работу советских визави.

Сотрудники Международного Красного Креста прибыли в Армению, чтобы оказать помощь раненым, а также оценить эффективность принятых мер по ликвидации последствий землетрясения[688]. Европейские отделения организации помогали спасать детей из завалов, отправляя многих из них на лечение в Италию и Венгрию[689]. Параллельно с работой отрядов европейских стран в женевскую штаб-квартиру поступали отзывы на деятельность Советского Красного Креста. Беспокойство функционеров Международного Красного Креста вызывали целые горы отправляемых в Советский Союз не самых нужных вещей, в особенности нестиранной одежды, а также медикаментов с истекшим сроком годности[690]. Товары прибывали в Москву зачастую без каких-либо маркировок, и требовалось тратить драгоценное время на сортировку того, что следует отправить в Армению[691]. Работа по ликвидации последствий спитакского землетрясения ускорила процесс реинтеграции Советского Красного Креста в международное сообщество.

Вышеописанные мероприятия стимулировали и дальнейшие подобные, вроде посещения делегацией Международного Красного Креста Чернобыльской зоны отчуждения спустя четыре года после трагедии. Члены делегации отмечали, что в ходе событий в Армении Советский Красный Крест серьезно укрепил свою репутацию: советские газеты много писали о Красном Кресте, и его гуманитарная деятельность стала известна широкой советской аудитории[692]. А потому и местные жители в Чернобыле относились к Красному Кресту с меньшим недоверием, чем к советскому правительству. Члены делегации предложили выпускать брошюры, информирующие о деятельности Красного Креста, и призвали советских коллег организовывать сбор средств через благотворительные концерты и лотереи[693].

Начавшаяся с Чернобылем вереница трагических событий сыграла критическую роль в возрождении Советского Красного Креста как негосударственной организации, которая, номинально являясь аполитичной, все же известным образом влияла на восприятие советского правительства[694]. При этом Советский Красный Крест был заинтересован не только в получении, но и в предоставлении международной помощи: в организации хотели, чтобы добровольцы получали дополнительные компенсации, а также иностранную валюту для покрытия расходов за рубежом[695]. Невзирая на целый фронт внутренних проблем, Советский Союз, к примеру, отправил гуманитарный борт в Иран, в северной части которого в июне 1990 года произошло мощное[696]землетрясение[697]. Советские власти понимали всю ограниченность подобной помощи, в том числе и ввиду необходимости получения выездных виз для сотрудников гуманитарных организаций[698]. Так что когда Комиссия по чрезвычайным ситуациям приступила к разработке плана по систематизации международной гуманитарной помощи, Советский Красный Крест отреагировал предложением о расширении своих полномочий. В организации хотели получить реальное право самостоятельно принимать решения об оказании международной помощи; также комиссии предлагалось наконец признать, что не одни лишь советские министерства и партийные ведомства, но также и «общественные и прочие организации» играют важную роль в спасательных и восстановительных мероприятиях[699]. Европейские подразделения Красного Креста исторически тесно сотрудничали со своими правительствами; однако Советскому Красному Кресту сперва предстояло от своего правительства радикально отделиться [Forsythe 2005: 191–192]. Перерождение Красного Креста в независимую организацию ознаменовало начало новой эры для советских спасательных операций.

Социальные и политические обстоятельства армянского землетрясения были уникальны по многим причинам. Советскому Союзу впервые пришлось столкнуться с двумя масштабными катастрофами одновременно. Ведь несмотря на прошедшие со взрыва на ЧАЭС два года, связанных с ним проблем стало немногим меньше, поскольку уровень загрязнения был стабильно высок и распространялся на огромные территории. Справиться в Армении в одиночку, подобно брежневскому правительству в Ташкенте, у нынешнего Советского государства, ослабленного экономически и издерганного непрерывным политическими волнениями, дошедшими уже до Москвы, надежды было немного. К сожалению, несмотря на все уроки, что можно было из всего этого извлечь, Горбачев и его советники сами шли отнюдь не в перестроечном темпе. Вместо этого они заручились пыльной советской методичкой, словно бы найденной кем-то в допотопном сундуке, и силились воодушевить советских граждан ее давно затертыми идеями – о дружбе народов, о строительных квотах, о триумфальных известиях об очередном подвиге героических стройбригад. Пожалуй, оперативное возведение саркофага и впрямь заставило на время вновь уверовать, что советским инженерам до сих пор под силу «взять штурмом любую крепость». Но прогремевшее следом землетрясение в Армении, принесшее огромные разрушения, не предоставило советской прессе ни единого серьезного и успешного проекта, которым можно было бы подчеркнуть победу Советского государства над трагедией. Вместо этого Горбачеву пришлось довольствоваться второстепенной ролью, в то время как армяне пытались решить свои проблемы самостоятельно, используя национальное горе для подъема национального движения. Так что в подобных обстоятельствах, решив более ярко проявить себя в Армении по сравнению с Чернобылем, Горбачев в глазах общественности лишь яснее подчеркивал слабость нынешней власти.

Вместо того чтобы в очередной раз указать на значимость прославленного советского лозунга, землетрясение еще более подорвало идею дружбы народов, в особенности между Арменией и ее соседями. В Ашхабаде дружба народов носила региональный характер, поскольку ярче всего проявлялась в отношениях между представителями среднеазиатских республик. Спитакское землетрясение, напротив, стало свидетельством упадка подобной дружбы, наиболее отчетливо заметного на примере двух закавказских соседей – Армении и Азербайджана. Не землетрясение внесло раздор между армянами и азербайджанцами, поскольку вражда тлела уже более года; бедствие лишь выдвинуло на передний план сложность сложившейся ситуации вкупе с полным отсутствием внутреннего ее решения. Землетрясение еще более