Читать книгу - "Борис Слуцкий - Илья Зиновьевич Фаликов"

«назначил себя сумасшедшим» (Самойлов), он осиротел, он остался один на один с тем, кто ему стал совсем не нужен: с самим собой, и Юрий Болдырев заменил ему целый мир — семью, друзей, в какой-то степени самое отечество. Болдырев не принёс себя в жертву, он просто отработал своё, он выполнил свой долг. Школа Слуцкого.

МЫ НЕ ОТ СТАРОСТИ УМРЁМ

Эта книга пишется потому, что не писаться она не может. Судьба.

Первым городом за Уралом со стороны запада у меня был Харьков, куда я, уроженец Владивостока, приезжал году в 1956-м на юношеские соревнования, будучи боксёром в грандиозном весе «мухи», и увидел диковинные дома, ещё не зная, что это — конструктивизм.

Впервые я прочитал стихи Слуцкого в материнском доме на берегу Тихого океана. Там я жил лет двадцать с небольшим. Теперь я живу в московском доме, куда поселился тридцать лет тому. В узком переулке визави моего дома стоит солидное здание, из которого ещё недавно по утрам быстро выходил Лазарь Ильич Лазарев, направляясь в свой журнал, находящийся неподалёку. «Вопросы литературы», где он служил главным редактором. Мы здоровались. Начала знакомства не помню.

Лазарев передвигался только бего́м. На войне он был командиром разведроты, лейтенантом. Он выбежал из жизни, когда ему было под девяносто.

По соседству на небоскрёбистых подсинённых стенах бывшего Дома Моссельпрома[81] крупным шрифтом горит знаменитый рекламный слоган Маяковского «Нигде кроме как в Моссельпроме», изображены товары народного потребления (бутыли да табак) — панно А. Родченко и В. Степановой (1924—1925), у высоченной двери подъезда висит

памятная доска в честь академика В. В. Виноградова. На Моссельпром работал Маяковский, злые языки это учреждение называли Моссельбрик или Осельпром, шаги великана и его трость поныне слышны в окрестности.

Там, на самом верху, некогда была мастерская Ильи Глазунова. Маэстро время от времени прохаживался в задумчивости по моему переулку. Когда-то, будучи бездомным завоевателем столицы, он был пригрет Слуцким, написал его портрет (1959).

Илья Глазунов:

Во время фестиваля[82] я познакомился с Борисом Абрамовичем Слуцким. Он был удивлён, что до знакомства с Евгением Евтушенко я не знал о его существовании. Слуцкий, родившийся в 1919 году, прошёл фронт... <...> Это был коренастый человек с рыжевато-русыми волосами, выдержанный и невозмутимый. В разговоре он был немногословен и иногда от внутренней деликатности и смущения становился багровым, отчего усы на его лице светлели, а глаза становились серо-стальными. «Вам, Илья, нужны заказчики, иначе вы умрёте с голоду, — сказал он, рассматривая мою “квартиру”. — Я знаю, что вы уже нарисовали портрет Анатолия Рыбакова — он очень доволен вашей работой. Я говорил, — продолжал он, — с Назымом Хикметом, он хочет, чтобы вы нарисовали его жену. Как вы знаете, он турецкий поэт, а сейчас влюбился в почти кустодиевскую русскую женщину, очень простую на вид, — милая баба и его очень любит». <...> К моей радости, они остались очень довольны портретом. <...> «Теперь вы должны нарисовать жену самого богатого писателя Саши Галича, учтите только, что он, впрочем, как и я, — улыбнулся Слуцкий, — большой коммунист, и у власти, в отличие от меня, в большом почёте. Мастерит даже, как я слышал, — какой-то фильм о чекистах. Денег, повторяю, прорва — человек в зените».

Слуцкий находил в работах Глазунова «страдание».

В стихах более поздних, вослед этим отношениям, Слуцкий высказался поточнее, но и порезче:

Нашему брату — профану

этот прохвост показал,

что не совсем пропала

живопись; можно зал

даже большой переполнить

и развлечь почти всех.

Вот что заставил вспомнить

глазуновский успех.

(«Нашему брату — профану...)

Моссельпром левым боком и тылом смотрит на мой переулок — Нижний Кисловский. Другая сторона дома выходит на Калашный переулок, куда когда-то своевольно, надев зимнюю шапку, выпала вниз головой жена художника.

Страшно.

Но я о другом.

Рассказывают, в Доме Моссельпрома, населённом важными людьми, в основном военачальниками, после войны обитал поэт Семён Гудзенко, который был женат на чьей-то высокородовитой дочке из этого дома, и когда поэт за полночь приходил в подпитии, его туда не пускал милиционер, постоянно стерегущий драгоценный подъезд.

Образ поэта в чистом виде. Его положение в мире, под звёздным ночным небом.

У Гудзенко сказано (1946):

Мы не от старости умрём —

от старых ран умрём.

(«Мы не от старости умрём...»)

Какие там старые раны? Семёну Гудзенко, когда он умер, было тридцать. А раны — старые. Им тыща лет. Поэт таким рождается. Он написал, что выковыривал ножом из-под ногтей чужую кровь. Об этом и речь.

У Межирова есть восьмистишие памяти Гудзенко:

Полумужчины, полудети,

На фронт ушедшие из школ...

Да мы и не жили на свете, —

Наш возраст в силу не вошёл.

Лишь первую о жизни фразу

Успели занести в тетрадь, —

С войны вернулись мы и сразу

Заторопились умирать.

Дом, в котором я живу, тоже ничего себе. На нём пара бронзовых досок — драматурга Б. Ромашова и немцев-эмигрантов Фридриха и Конрада Вольфов, отца и сына, писателя и кинорежиссёра, сведённых на совместной доске. Здесь же вырос и брат Конрада, сын Фридриха — Маркус, будущий глава Штази (восточно-германской внешней разведки).

Когда я в Германии рассказал об этом факте одной пожилой фрау, она вскрикнула почти радостно:

— Мишка!

Правда, она памятник Чехову в Камергерском переулке принимала за изваяние Пушкина...

Однако в доме моём жили и Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, и академик Сергей Иванович Соболевский, и драматург Всеволод Вишневский, и литератор Николай Гайдовский, тоже по преимуществу драматург. Я прочёл некоторые сочинения всех экс-соседей, специально посещая Ленинку.

Теперь о Соболевском (1864—1963). Напомним: филолог-классик, преподаватель древних языков, переводчик. Академик (1928), профессор (1892). Преподавал в Московском университете до 1917-го, руководил созданием классического отделения в ИФЛИ и несколько лет преподавал на нём, позднее заведовал античным отделом в Институте мировой литературы АН СССР. О нём говорит академик М. Л. Гаспаров в книге «Записи и выписки»:

Античным сектором в институте <мировой литературы> заведовал Сергей Иванович Соболевский. Когда я поступил под его начальство, ему шёл девяносто второй год. Когда он умер, ему шёл девяносто девятый. Было два самых старых