Читать книгу - "Крепость в Лихолесье - Ангина"

— Не нужно. — Мутное орочье пойло так яростно благоухало на весь мир ядреным сивушным маслом, что Сарумана передернуло. — По какому случаю такая щедрость, Эотар?

— По такому! — хрипло сказал Эотар. Он глотнул из фляги, поморщился, утер губы рукавом грязной рубахи; смачно рыгнул. — Эх, знатно промыло кишочки! Знаешь, куда ушли эти… уроды? — Он мотнул головой в сторону лесистого холма, куда Каграт пару часов назад увел свою кодлу.

— Нетрудно догадаться, — обронил Саруман. Голова у него трещала не так, как вчера, но проклятый ошейник давил и донимал по-прежнему, и лишних телодвижений волшебник старался не совершать — ни физических, ни, упаси Эру, магических. Он чувствовал себя энтом — каким-то одеревеневшим и медленным, от всего отстраненным, наблюдающим за всем происходящим словно бы со стороны. Это не он, не Саруман, не всеведущий Белый маг, через силу цедил вчера слова, разговаривая с Кагратом, потом в сопровождении одного из орков ковылял по склону оврага в поисках нужных трав, потом, сидя возле кагратова костра, жевал безвкусный сухарь и как во сне варил лечебное зелье — а какой-то чужой, жалкий, больной, мерзкий в своем бессилии старик, имя которому было — Шарки.

Изрядно захмелевший Эотар сидел, слегка покачиваясь из стороны в сторону, порой передергивая плечами и по-лошадиному размашисто встряхивая головой. В его соломенного цвета кудрявых волосах, сальных и слипшихся от грязи, мелко вздрагивали травинки и комочки земли.

— Головорезы проклятые! Ошейники им, видите ли, надеть не на кого… Разграбят несчастную деревушку к лешему! Знаешь, как они это делают? — Глаза крепыша лихорадочно поблескивали во мраке. — Подожгут пару хибар, а когда бабы да мужичье с перепугу на дворы повыскакивают, начнут хватать их, как цыплят… Раз, два — и готово дело! Кто спрятаться успел — к тому, значит, Творец милостив…

— А ты, выходит, не успел? — сквозь зубы спросил Саруман.

— А я и не прятался! — презрительно выплюнул Эотар. — Эти сволочи меня голыми рученьками не взяли! Я их топором да молотом валил и давил, как гнид… валил и давил… да вот мало передавил, видать!

Он всхрапнул и уставился в огонь, на мерцающие, то наливающиеся алым сиянием, то вновь потухающие в огне седые угли; поднимающийся от костра запах дыма мнился ему, наверно, удушающим смрадом гари от разоренных жилищ, хотя до обреченной на гибель неведомой деревеньки было слишком далеко, да и находилась она от лагеря с подветренной стороны…

Шарки молчал. Он, этот Шарки, был хитрый и осторожный, приглядывался к происходящему, наблюдал, сопоставлял, размышлял и делал выводы — но пока считал за лучшее держать их при себе. Да и Гарх не появлялся… Ворон не выпускал волшебника из виду, и время от времени Саруман замечал знакомый силуэт, мелькавший в ветвях деревьев, растущих на склонах распадка — но приближаться к магу ворон не рисковал, видимо, вновь опасаясь получить от Каграта камнем, тем более что главарь по каким-то неведомым соображениям предпочитал держать новообретённого лекаря при себе.

— Значит, это правда? — негромко спросил Шарки у притихшего собеседника. — Насчет ошейников? Они действительно так опасны? Кто-нибудь пытался… бежать?

— Пытались, — пробурчал Эотар. — И снять пытались, и бежать пытались… Только дальше ста ярдов от орков не отойдешь… эта штука нагревается, будто в огонь посаженная, и воздух тебе напрочь отрезает… — Он хмуро приподнял бороду и край ошейника — и показал магу темневшую на шее полосу неглубокого, уже зажившего ожога. — Но если вдруг придет мысль мучительно самоубиться — то всегда пожалуйста…

— Эй, ты!

Эотар вздрогнул. В сумраке не границе света и тени нарисовался чей-то громоздкий черный силуэт, словно вырубленная из гранита темная глыба. Это был Шавах, орк, числящийся в кагратовой шайке негласным палачом: его свирепость, богатырская силища, полнейшая нечувствительность к боли — как к чужой, так и к собственной, а также абсолютное нежелание обременять себя хоть малейшими правилами морали делали его в орочьем отряде личностью пугающей и совершенно к себе не располагающей. Пленники съеживались при его приближении, да и многие сородичи старались пореже попадаться ему на пути, ибо Шавах был злопамятен и к врагам своим поистине беспощаден — и притом считал таковым любого, кто имел наглость хоть немного разойтись с ним во мнениях.

Он смотрел на Эотара так мрачно, злобно и тяжело, точно пытался взглядом вдавить его в землю.

— Откуда флягу взял, рыло?

Эотар побледнел. Праведный гнев и яростный боевой кураж враз осыпались с него, будто высохшая луковая шелуха.

— Гуртц дал, — пробормотал он, втягивая голову в плечи, словно в ожидании удара. Кулаки у Шаваха были весьма увесистые, а на поясе висел кожаный кнут, крепкий и жесткий, такой же, как и у главаря, к тому же усиленный металлическими вставками.

— Гуртц? — подозрительно переспросил Шавах. Он шагнул вперед и сгреб Эотара за грудки. — Брешешь, падаль! Небось сам стянул, что плохо лежало, а теперь зубы мне заговариваешь?

— Нет… — забормотал Эотар, — нет, нет… Я не брал… клянусь, я ничего не брал! Спроси у Гуртца… Отпусти-и!

— Оставь его, урод, — сказал за спиной Шаваха спокойный хриплый голос. — Ретивое взыграло, что ли, кулаки почесать не об кого?

Шавах медленно обернулся.

— Что? Ты чего лезешь, ублюдок? Я тут порядок навожу и ворье уму-разуму поучаю, не видишь?

— Не вижу, — холодно отрезал Радбуг. — Вижу только рожу твою неумытую и неуемное желание силушку в ход пустить… Пока я тут за старшего, никто крысюков трогать не будет, понял? Они нам целыми-невредимыми нужны, не избитыми и не покалеченными. Завтра у нас тяжелый переход, будут хворые и увечные — до Замка не дойдут… Или забыл про Визгуна и его наказ?

— Не забыл, — процедил Шавах. Его мрачное лицо потемнело от прилива крови. — Только Визгун — далеко… как он пронюхает, интересно? Ты ему настучишь, да?

— Может, и настучу, — невозмутимо сказал Радбуг. — Я ведь сволочь, ты меня знаешь, доложу Визгуну обстоятельно и по всей форме, как ты втихую крысюков мордуешь, пусть он по-своему с тобой разбирается. Кто на днях сломал Лопоуху руку — не ты?

— Не я! — Шавах окрысился, но Эотара все-таки выпустил: отшвырнул его от себя, как жалкого нашкодившего щенка. — Я только чихнул в его сторону… случайно! Он сам упал, соплёй перешибло.

— Да ну? Этот… с бородавкой на носу… тоже от нечего делать сам себе два зуба выбил? Моченьку свою молодецкую немного соразмеряй, или ты силы своей не знаешь?

— Смотри, как бы тебе её не узнать! — Красноватые глаза Шаваха злобно, опасно сузились, как у рассерженного кота, совсем утонули под низким, нависающим над переносицей шишковатым лбом. — Экий радетель за