Читать книгу - "Проклятое искусство - Вадим Алексеевич Козин"

Со многими персонажами записок (Е.А. Гаскин, М.А. Арш, Г.В. Язвич, А.Г. Шульгин и пр.) я вообще не сталкивался, хотя внешне помню каждого. Фигура главного дирижера Г.В. Язвича, например, нередко торчала из оркестровой ямы, и после увертюры он обязательно поворачивался к зрителям и раскланивался. Свет в зале при этом, естественно, добавляли. Какие-то подробности о других театральных личностях я сообщу в своих комментариях по тексту записок.

Словосочетание «проклятое искусство» встречается на пожелтевших от времени страницах, и я осмелился вынести его в название книги лишь по одной причине. Эстрада, подобно сияющей медали на груди лауреата, имеет две стороны: лицевую («чистую») и оборотную («грязную»). Вот эта вторая, невидимая сторона, сиречь богемная артистическая жизнь, похожая больше на клоаку; искорежила судьбу молодого Козина (но не сломала его тонкой поэтической души) и в условиях тоталитарного режима положила начало той трагедии, которая случилась с выдающимся исполнителем. Именно в этом аспекте и следует воспринимать его исповедь.

Эти потрясающие записки, сделанные певцом в 1955—1956 годах, были изъяты у Козина «компетентными органами» во время его второго ареста и возвращены автору только в начале 90-х годов, а от него попали ко мне. Разумеется, с перспективой на посмертную публикацию. Я долго колебался: печатать их или нет? Полагаю, это время настало. В дневнике есть такие строки: «Тот, кому достанутся эти записки, пусть будет честным человеком и когда-нибудь что-нибудь скажет в мою защиту, когда и после смерти меня будут забрасывать камнями». Теперь, полагаю, это обращение ко всем нам, и наш долг беречь память о певце-мученике.

Текст дневника мною сокращен (устранены повторяющиеся перечни исполняемых песен, ежедневные сводки погоды, списки покупаемых и отсылаемых в Магадан книг и др.) и подвергся незначительной литературной обработке.

В заключение хочу выразить безмерную благодарность Дине Акимовне Климовой и Людмиле Леонидовне Секачевой за ценную помощь в подготовке этой книги.

Борис САВЧЕНКО

Дневники

Часть I

1 июня 1955 — 30 марта 1956

1.06.55. 19.10. Биробиджан

Очень красивый городишко, утопающий в зелени, с живописной рекой Б. Бирой. Ездил сегодня на «Сопку», где размещается военная часть, в гарнизонный универмаг. Думал, найду термос, но вместо этого купил очень приличные лайковые перчатки, о которых так мечтал. Теперь нужно лишь хорошую коричневую велюровую шляпу или выдровую шапочку, и внешне все будет обстоять в порядке.

2.06.55. 1.35. Вост. Куйбышевка

Концерт в Доме офицеров. Зрительный зал приличный, имеет не менее 600 мест, а то и все 650, но военный, который нас любезно встретил, утверждает, что мест около 400. Между прочим, мне запомнилась небольшая деталь. На моей афише, висевшей в кабинете, где я гримировался, карандашом было помечено количество мест и их расценка. По этой «калькуляции» выходит, что аншлаг исчисляется в сумме 8700 рублей.

16 руб. х 200 = 3200 руб.

14 руб. х 200 = 2800 руб.

12 руб. х 100 = 1200 руб.

10 руб. х 150 = 1500 руб.

650 м. = 8700 руб.

На всякий случай переписал все в свой дневник, вдруг выйдет что-нибудь не так.

Я все ж таки простудился, ибо нос у меня побаливает, нарывает, как бывает при простуде. Завтра в 7 ч. утра выезжаем «молошным» поездом в Благовещенск. Не знаю, что будет с голосом.

Возвращаясь с концерта, вспомнил о своем Мосеньке и вдруг услышал его мяуканье, меня бросило в дрожь. Я знаю, что за забором, вдоль которого я шел, находился какой-нибудь кот. Да, мой дорогой зверь! Неужели ты своей смертью искупишь мою вину?!

3.06.55.3.45. Благовещенск

Ехали поездом очень прилично, в чистеньком плацкартном вагоне, полупустом. Все время любовался чудесным русским простором, милыми березками, дубами и рябинами. Сегодня голосу немного легче, но голова по-прежнему почему-то болит. Вчера после концерта был совершенно мокрый — необходимо брать с собой чистую, хотя бы нижнюю, рубашку, чтобы, выходя из помещения, быть сухим и не простудиться. Я быстро заснул, но около трех часов ночи был разбужен стуком в дверь. Открыв ее, увидел в дверях молодого красивого парня в офицерской форме. После нескольких вводных фраз выяснилось, что он пришел засвидетельствовать мне свое почтение от имени нескольких товарищей, стоящих в коридоре. Они, будучи на полевых занятиях, прибыв вечером в казармы, узнали, что в Доме офицеров состоялся мой концерт, и, зная меня лишь по пластинкам, пришли поглядеть на Козина вблизи. Поблагодарив за такое внимание к моей особе, я попросил передать стоящим за дверью мою глубокую признательность за такой «полуночный визит» и выразил уверенность, что они будут на моем концерте либо в Благовещенске, либо на вторичном выступлении на обратном пути. Выпроводив очень дипломатичным образом ночного визитера, я вновь крепко уснул, несмотря на непрекращающуюся головную боль.

В шесть утра я был уже на ногах, а в семь — на вокзале. Поезд «Шимановская—Благовещенск», придя с некоторым опозданием, простоял на ст. Вост. Куйбышевка лишних 20 минут. В Благовещенск прибыли четверть одиннадцатого утра. На вокзале нас встретили хабаровский администратор и представитель благовещенского Управления культуры. Приехав в гостиницу «Амур», Мармонтов хотел поселиться со мной в номере, но я категорически отказался, потому что я хочу быть совершенно один и не могу спать без света. Он сразу понял это, и мне был предложен одиночный номер. Открыв дверь, я увидел комнату — типичный номер дореволюционной русской провинциальной гостиницы: узкий, длинный и неуютный, но, в противоположность старым гостиничным «клоповникам», чистенький, со свежим постельным бельем и свежим воздухом. Разложив вещи, я сразу же вышел в город, прошел в универмаг, помещающийся на Пионерской улице в двухэтажном здании. Термосов не оказалось, но нашлись синие чернила для авторучек. Купил сразу 5 флаконов. Завтра, думаю, купить еще 5 и никому не давать. Полагаю, этого добра хватит на весь год. Купил также галстук и 28-й и 29-й тома ПСС Горького, ценные тем, что там помещены его письма и телеграммы. Так что остался последний 30-й том, который в Москве еще не выходил.

По дороге в гостиницу купил в аптеке бутылку боржома. Затем, побрившись, пообедал в ресторане «Амур», лег в постель и поспал до того времени, пока не начал писать. Только что заходили Мармонтов и хабаровский уполномоченный, который, как выяснилось, помнит меня еще по тем временам, когда я гастролировал с джазом Жукова[1], и мы ездили по Амуру