Читать книгу - "Часовщики. Вдохновляющая история о том, как редкая профессия и оптимизм помогли трем братьям выжить в концлагере - Скотт Ленга"

В тот же самый вечер в другом городе Баал Шем Тов сидел за шаббатней трапезой со своими учениками. После киддиша на вино он откинул голову назад и улыбнулся, как будто испытал величайшую радость. За едой он улыбнулся так же еще дважды. Когда шаббос закончился, один из учеников спросил, что это означало. Баал Шем Тов приказал ему готовить лошадь и повозку: они поедут в Опатов, где найдется ответ на заданный вопрос. В этом городе их встретили с почетом.

К удивлению глав местной общины, Баал Шем Тов велел призвать Шабтая-переплетчика, а когда тот явился, приказал ему припомнить все, что случилось с ним вечером в пятницу, не упуская ни единой детали. Шабтай рассказал обо всем, в том числе и о том, как он трижды принимался плясать вокруг стола. Баал Шем Тов разъяснил переплетчику и всем собравшимся, что благочестивый, радостный танец Шабтая с женой вокруг стола разрушил преграды между небом и землей и небесный суд трижды плясал вместе с ними. И каждый раз, когда это происходило, Баал Шем Тов ощущал эту великую радость и улыбался.

Баал Шем Тов объявил Шабтаю, что небесный суд предлагает тому либо безбедное существование до скончания его дней, либо ребенка: выбор за переплетчиком. Тот пожелал сына, который станет уважаемым евреем и учителем Торы.

«У тебя будет сын, – сказал Баал Шем Тов. – Как ты принес радость на небеса, так и они тебя благословят сыном, который принесет радость и спасение еврейским сердцам».

Через год у Шабтая и Перлы, несмотря на их преклонный возраст, родился сын. Баал Шем Тов вновь приехал в Опатов и был сандеком (аналог крестного отца) на брисе (обрезании) младенца. Он посоветовал дать мальчику имя Исроэл – так звали и его самого. Ребенок вырос и стал Кожницким Магидом.

История о Шабтае-переплетчике, несомненно, была известна моему дедушке Михоэлу и всей общине кожниц-ких хасидов. Она передает неповторимый дух их учений и позволяет понять, почему дед именно так реагировал на житейские трудности (особенно тот факт, что он не желал принимать благотворительность и ставил на огонь горшки с простой водой, чтобы соседи думали, будто семья готовит субботнюю трапезу).

Можно также представить себе, что мой отец, будучи подростком и стремясь найти свой собственный путь в жизни в 1930‐е годы, бунтовал против этих хасидских идей. Как с помощью этих воззрений можно было объяснить постоянное бедственное положение семьи и угнетенное состояние духа моего дедушки? Как они помогали ему и всей еврейской общине адаптироваться к серьезным изменениям, происходившим в мире? Об этом можно только гадать.

Приложение 2

Моя мать, Малке-Рейле, умершая в родах в 1924 году, происходила из семьи Вильденбергов, хорошо известной хасидской фамилии в Кожнице. Сохранилось семейное предание, передававшееся из поколения в поколение, что ее прапрадедушка, Лейзер Йицхак Вильденберг, чуть не стал вторым ребе герерских хасидов. В ранние годы он был тальмидом (учеником) Кожницкого Магида, когда тот был уже пожилым человеком. Магид предсказал, что мальчик вырастет великим знатоком Торы и хасидским учителем, и, разумеется, это предсказание сбылось. Когда Лейзер Йицхак умер, его похоронили рядом с могилой Магида в Кожнице.

Первый герерский ребе, известный как Хидушей Харим, вырос в доме Кожницкого Магида и тоже был его тальмидом. Когда Хидушей Харим состарился и пришло время умирать, он велел своему внуку запрячь лошадь в коляску, отправиться в Кожниц, найти Лейзера Йицхака Вильденберга и объявить его вторым герерским ребе. Гур, город, в котором зародился и развивался герерский хасидизм, находился примерно в пятидесяти километрах от Кожница. Внук приехал туда вечером, остановил на улице трех разных людей и спросил каждого из них, где живет реб Лейзер Йицхак. Все трое ответили, что не знают такого. Тогда внук велел кучеру поворачивать назад и возвращаться в Гур: если, дескать, в их городе обитает столь великий цадик (праведный, святой человек), а местные евреи даже не знают, кто он и где живет, они не заслуживают, чтобы он был у них главным ребе. Через несколько лет этот внук стал вторым герерским ребе, самым известным из всех, и великим цадиком. Он был известен под именем Сфас Эмес.

Эту историю рассказывал мне мой отец, Михоэл Ленга. Я не знаю, так ли оно все было на самом деле. Мои дяди, братья матери, были герерскими хасидами, и, когда они перед войной приехали в Гур, их посадили в тиш (застольное собрание) рядом с третьим герерским ребе. Это был сын Сфас Эмеса. Такая честь была оказана моим родственникам, потому что они были киндескиндер (потомками) реба Лейзера Йицхака Вильденберга. В те дни сидеть рядом с герерским ребе было большой честью. Из всех хасидских ребе в Польше у него было больше всего последователей. Каждую пятницу по вечерам на его тиш стекались тысячи людей. Паломников было столько, что многие из собравшихся хасидов даже не могли его увидеть[132].

Приложение 3

В начале ХХ века кожницким ребе был Рахмиэл Мойше Хопштейн, праправнук Кожницкого Магида. Мой отец в раннем детстве видел его. У ребе Рахмиэла Мойше было три сына – реб Аарон (Ареле), реб Элимелех (Мейлех) и реб Йисроэл Элиэзер. Когда в 1909 году Рахмиэл умер, кожницким ребе стал его старший сын, Ареле. Он был женат, но его супруга почти сразу ушла от него, а во второй раз он не вступил в брак[133].

Между ним и средним братом, реб Мейлехом, начались острые споры. Некоторые из хасидов, в том числе мой отец, полагали, что реб Мейлех должен был стать ребе. Они считали, что реб Ареле слишком странно себя ведет и, может быть, немного мешуга (сумасшедший)[134].

Реб Мейлех был солидным человеком, женатым, имевшим двух дочерей и сына. Мой отец был его близким другом. Сторонники реба Ареле утверждали, что тот – святой мистик и обыкновенные люди, как мой отец, не могли достичь того уровня, чтобы понимать его.

В конце концов среди кожницких хасидов было проведено голосование, и реб Ареле победил[135], но затем был созван бейс-дин (еврейский религиозный суд), специально чтобы заслушать мнение врача. Члены суда решили, что реб Ареле неспособен быть ребе из-за душевного расстройства.

В те времена