Читать книгу - "Литература как социальный институт: Сборник работ - Борис Владимирович Дубин"

республики, в Казахстане – менее 1/3). В Казахстане нет детских книг дома у 22% семей, в Эстонии – у 9%, тогда как домашние библиотеки свыше 1000 томов есть у 15% опрошенных в Эстонии и 2,5% в Казахстане. Характерно, что структура запросов на жанры и темы детской книги в Казахстане практически совпадает с общесоюзной (это прежде всего сказки, приключения и фантастика), тогда как в Эстонии это энциклопедии и словари (их хотят приобрести 46% при среднесоюзных 29%), книги для любительских занятий (56% при средних 25%), о природе и животных (43% при средних 29%). Иными словами, можно говорить о разных формах цивилизационного процесса: первичной – в одном случае, развитой, европейского типа – в другом. В последнем случае ведущими становятся ценности, связанные с рационализацией повседневного поведения, культивированием практических умений и этических навыков, интересом к общей и национальной истории и т. п.

Конвульсии аппаратного приспособления

Описанная ситуация в целом не может быть принципиально изменена, пока центральные позиции в книжном деле принадлежат самому издающему ведомству, а судьбы книг решают редактор, типограф, работник книготорга, представитель аппарата. Решения последних коллегий Госкомпечати по-прежнему направлены на сохранение привычного положения дел. Выдвигать на первый план фигуру редактора, аттестуя его «опытным», – это значит фактически проводить ведомственные интересы контроля над культурным процессом силами «среднего звена» в условиях, когда по обстоятельствам приходится, увы, сокращать «верхние этажи». Однако непомерное разрастание объемов работы сотрудников этого звена вызывает с их стороны лишь сопротивление переменам, поскольку при нынешнем положении они нимало не заинтересованы в интенсификации и повышении качества труда. Расширение же редакторских полномочий вплоть до превращения редактора в «соавтора», сколько ни именуй его подход «творческим», неминуемо сказывается на уровне публикуемых текстов, снижая его до средней нормы.

Этой же стабилизации и даже еще большему окостенению существующего порядка содействуют, как ни парадоксально, предпринимаемые в последнее время кадровые перемены. Поскольку они остаются передвижками фигур из той же коробки шахмат, сокращенные работники управлений Госкомиздата лишь спускаются на один социальный «этаж» и проводят ту же политику ущемления книжной культуры, скажем, в планово-финансовых отделах редакций и издательств на местах зам. директора или главного редактора. При этом прежние установки на единообразие и массовидность издательской деятельности реализуются под лозунгами экономической реформы: сокращение количества планируемых к выпуску изданий, увеличение тиража и объема изданий диктуются теперь уже требованиями самоокупаемости работы каждого редакторского звена, прибыльности каждой книги.

Вообще в последние годы тасуемое руководство отраслью заметно усваивает жаргон перестройки и реформы. Однако эта бюрократическая гибкость ни на йоту не сказывается на долговременных тенденциях всей системы книгоиздания. А их можно свести к трем характеристикам: год от года сокращается число изданий и растет их средний тираж (массовизация уже отработанных и апробированных образцов сопровождается подавлением нового, наиболее творческих и продуктивных групп); книги в среднем все толще (рост объема книги отражает не уровень работы или фундаментальность издания, а прямолинейную логику планирования и учета, что в свою очередь затягивает сроки подготовки и тем самым замедляет культурный процесс); книги делаются все дороже, т. е. за политику ведомства платит потребитель. Поясним эти моменты.

За последний год общее число изданий еще раз сократилось на 6% (а если сравнить с пиком разнообразия, достигнутым в 1974 г., то на 12%). Однако руководство обещало провести это сокращение исключительно за счет общественно-политических пропагандистских поделок. Реально же число названий ОПЛ сократилось на 7% (средняя величина по отрасли), тогда как основной удар пришелся на книги по науке и технике – их число за год уменьшилось на 17%. Сравним: в США число изданий по науке и технике удваивается каждые 6 лет, в мире это происходит каждые 10–13 лет.

В сравнении с дореволюционной эпохой средняя отечественная книга стала толще в три раза, в сравнении же с предвоенным 1940 г. – в два раза. И это при том, что в мире средний объем книги составляет 7–8 печ. л. (среднему объему книги соответствует высокая оперативность выхода и низкие цены при чрезвычайно дифференцированной ценовой политике). У нас же только центральные издательства системы Госкомпечати СССР ежегодно и практически бесконтрольно повышают цены на свою продукцию в среднем на 8–9%, на художественную литературу – на 15–20% (напомним, что речь в данном случае идет о номинале, читатель же вынужден платить 2–3 номинала). И инициатором повышения цен являются именно издательства Госкомпечати СССР, республиканские и ведомственные издательства лишь тянутся за ними, существенно отставая по срокам.

Директивное назначение цены, т. е. фактическое выражение монополии, позволяет в собственных целях манипулировать доступом читателя к нужной ему книге, перекладывая издержки от выпуска одного вида литературы (например, идеологически выдержанной массовой политической – она наиболее дешевая) на другую – научную, справочно-энциклопедическую, художественную. Именно поэтому только у нас возникает абсурдная ситуация, когда дороже всего стоят книги, которые больше всего спрашивают. Опять-таки лишь в подобной ситуации ведомства, не печатавшие прежде по соображениям идеологического целомудрия Набокова и Бердяева, Фромма и Франциска Ассизского и проч., ныне ставят на них или вынуждают назначать немыслимо высокие цены. 5 рублей стали начальной ценой сегодня любой хорошей книги, даже если объем ее не превышает 100 страниц.

Выходом из кризиса на уровне организации книжного дела в целом может стать лишь сознательная политика и система последовательных мер, направленных на децентрализацию социально-экономической структуры и управления отраслью. Необходима своего рода антимонополистическая стратегия и даже «антитрестовая» политика. Из отечественной истории, а также из практики социалистических стран и опыта развитых государств мира известно: оптимальные условия развития производства и рынка обеспечиваются таким соотношением крупных и мелких производителей, когда крупные фирмы или концерны выпускают порядка 35–40% всей товарной массы, а 60–65% ее создается на средних и мелких предприятиях и фирмах. Крупные производители составляют при этом основу для ускоренного оборота потребительской массы товаров, снижения цен, финансирования стратегических разработок новых видов номенклатуры, новых направлений в технологии, постоянного движения самих потребительских групп. Более мелкие же – образуют гибкую систему реагирования на растущий диапазон запросов дифференцированных групп покупателей. Изменение подобных пропорций в любом случае ведет к замедлению развития и в конце концов застою. Такова самая общая посылка преобразований, необходимых в книжном деле. Однако прежде чем ее конкретизировать, стоит остановиться на некоторых соображениях принципиального порядка.

Тотальная педагогика как идеология монопольной власти

Как показал опыт ранее проводимых или планируемых реформ в обществе и его подсистемах (прежде всего в экономике), их проекты в очень слабой мере сопровождались анализом расстановки различных социальных сил на момент и в перспективе реформ. Какова наличная композиция социальных групп и институтов, чьи интересы и представления будут неминуемо затронуты предполагаемыми реорганизациями, – этот вопрос чаще всего даже не задавался. Соответственно, редко когда осознавалось как проблема и фактически учитывалось возможное открытое или пассивное сопротивление переменам, а характер и направленность задуманных изменений именно с данной точки зрения практически не оценивались. Между тем здесь скрыт целый клубок проблем.

При доминирующем единомыслии, приведшем помимо прочего и к атрофии социальной аналитики (а она – в отсутствие собственно экономических механизмов обмена – должна была бы представлять разнородность групп и институтов, их интересов и ценностей), за рамками проектов оставалась вся сложность социокультурного устройства общества. Отсутствовало ясное сознание того, что различные социальные общности располагают разными идеологическими, культурными и ценностными ресурсами. Разнится их самопонимание, а стало быть – характер оформления и воспроизводства их ценностей в системе общественных институтов. Различаются их традиции и представления о социальном целом, о человеке, о группах, с которыми они вступают во взаимодействие. Длительное господство партийно-государственной бюрократии с ее идеологической максимой социальной однородности на стадии собственного бесконтрольного господства привело среди прочего к катастрофическим для выживания общества деформациям социальных связей, их разрыву, разрушению образов иных, партнерских социальных групп, уничтожению