Читать книгу - "История и память - Жак Ле Гофф"

а памфлеты. Он оставил непроясненным наиболее опасное из своих положений, касающееся различия между базисом и надстройкой, хотя сам никогда не употреблял столь грубое в экономическом смысле понятие - «базис», а в качестве сверхструктуры не называл ничего, кроме политической конструкции (государства - в полном противоречии с большинством немецких историков своего времени и несколькими наиболее активными сторонниками того, что в дальнейшем получит название историцизма) и идеологии, термина, имевшего для него уничижительный смысл. Не больше ясности внес он и в вопрос о том, как именно критическая теория и революционная практика должны сочетаться у историка - как в жизни, так и в творчестве. Маркс разработал теоретические, но не практические основания проблемы взаимосвязи истории и политики. Хотя он и говорил об истории Азии, практически же он обсуждал лишь европейскую историю и пренебрегал понятием «цивилизация». В связи с его отказом от применения механических законов в истории можно процитировать одно письмо (1877), в котором он заявляет: «События, поразительно похожие друг на друга, но происходящие в различной исторической среде, приводят к совершенно разным результатам. Изучая каждую из этих эволюции в отдельности и сравнивая их, легко отыскать ключ к пониманию данного феномена; но никогда нельзя достичь такого понимания, если использовать в качестве некоей отмычки какую-нибудь историко-философскую теорию, главное достоинство которой состоит в том, что она в своем рассмотрении истории якобы поднимается над ней » [цит. по: Сагг. Р. 59].

Маркс критиковал «событийную» концепцию истории: «Совершенно очевидно, насколько бессмысленным было старое представление об истории, пренебрегавшее реальными связями и ограничивавшееся крупными и имеющими большой резонанс политическими и историческими событиями» [цит. по: Vilar. Р. 372]. Как говорит Пьер Вилар, «он написал немного "книг по истории", а всегда писал "книги историка", при этом "понятие истории" постоянно присутствовало в его практике» [Ibid. Р. 374]. Известно, что Бенедетто Кроче (1856-1952) в молодости увлекался марксизмом, и Антонио Грамши (1891-1937) считал, что впоследствии Кроче был одержим историческим материализмом355. Для Кроче, как и для исторического материализма вообще, было присуще «тождество истории и философии» [Ibid. Р. 217]. Но Кроче вроде бы отказывался идти в признании этого тождества до конца, иными словами, понимать его «как историческое предвидение наступления некоей фазы» [Ibid. Р. 217]. Он отказывался отождествлять историю и политику, т. е. идеологию и философ [Ibid. Р. 217-218]. Кроче, вероятно, забывал, что «если находящаяся в движении реальность и понятие реальности и могут быть различны в логическом отношении, то исторически они должны быть поняты как нерасторжимое единство» [Ibid. Р. 216]. Таким образом, он впадал в «идеалистический» социологизм, и его историцизм бы лишь разновидностью реформизма; это был не «подлинный» исто рицизм, а идеология в уничижительном смысле этого слова. Грамши как мне кажется, был прав, противопоставляя философию истории Кроче философии истории исторического материализма. И если он находит у них общие корни, то это, как мне кажется, потому, что сам Грамши (подобно Кроче) вновь обратился к Гегелю после Маркса, интерпретировал исторический материализм как историцизм, что как минимум не было мыслью самого Маркса, и, вероятно, именно Грамши не удалось полностью освободиться от влияния Кроче, которого он назвал в 1917 г. «наиболее выдающимся мыслителем современной Европы».

В историческом идеализме Кроче нет никаких сомнений. В книге «Теория и история историографии» ( «Teoria e storia délia storiografia» ) (1915) он так определяет идеалистическую концепцию: «Речь уже идет не о том, чтобы учредить в дополнение к другим абстрактную индивидуалистскую и прагматическую историографию - некую абстрактную историю духа, абстрактную всеобщность, а о том, чтобы понять, что индивид и идея, взятые раздельно, представляют собой две равнозначные абстракции, что и та и другая в равной степени не способны стать предметом истории и что подлинная история - это история индивида, рассматриваемого в качестве всеобщности, и всеобщности, рассматриваемой в качестве индивида. Речь идет о том, чтобы не упразднить Перикла ради политики, Платона ради философии или Софокла ради трагедии, а мыслить и представлять политику, философию и трагедию в лице Перикла, Платона и Софокла; при этом каждого из них рассматривать в качестве отдельного члена этой триады, взятого в один из особых моментов их существования. Ибо если вне связи с разумом индивид - это всего лишь тень некоей мечты, то и разум вне своих индивидуальных проявлений - это тоже тень некоей мечты; и достичь в исторической концепции всеобщности -это значит одновременно достичь индивидуальности и благодаря основательности, сообщаемой ими друг другу, придать основательность им обеим. Если считать, что существование Перикла, Софокла и Платона не сыграло никакой роли, то не следовало бы признать, что и сама Идея также никакой роли не играет?»356. И подвергнув в своей «Storia come pensiero е come azione» («История как мысль и как действие», 1938) критике позитивистский рационализм Ранке, с его «тем, что именно и произошло», он приходит к утверждению о том, что «не существует иного единства, кроме единства самой мысли, которая и различает, и соединяет». Ф. Шабо комментирует это так: «Не существует единства в себе, оно только в критической мысли» [Chabod.P.511].

Арнальдо Момильяно подчеркивал, сколь малое влияние оказывал Кроче на философов: «Никто не может предвидеть, станет ли философия Кроче точкой отсчета для будущих философов. У него мало последователей в современной Италии и, вероятно, ни одного за границей. Даже Коллингвуд перед своей преждевременной смертью перестал быть его последователем»357.

Делио Кантимори отметил, что профессиональные историки никогда не относили к истории большую часть трудов Кроче, даже те, которые назывались «История...» Так было и с Федерико Шабо, которого Кроче тем не менее сделал директором основанного им в Неаполе Institutopergli Studi Storici (Института исторических исследований)358

Хочу признаться в том, что разделяю чувства Шабо, хотя он и забыл подчеркнуть, что в отличие от многих философов истории, которые принадлежали к числу «чистых» философов, Кроче был настоящим историком. Мне, наоборот, кажется, что прав Кантимори, указывавший на значительный прогресс в области исторической мысли, которым в немалой степени мы должны быть обязаны Кроче. Речь идет о различении между историей и историографией: «В ходе своих разнообразных и многочисленных историографических опытов, а также размышлений над трудом историографа Кроче выявил и четко выразил в конкретной формуле различие между res gestae histona rerum gestarum, историческими изысканиями и исторически ми вопросами как результатом огромного, фундаментального и в сущности непреложного критического опыта, накопленного современной философией, которая является наукой об известном, а не о неведомом. Это не значит, по мнению