Читать книгу - "Масонство в прошлом и настоящем - Микеле Морамарко"

должно смешивать с той непринужденностью, с которой говорит об этом Юнг; между ними отсутствует необходимая связь. Кроме того, коль скоро инициация в современном мире потеряла почетное место, причитавшееся ей в иные эпохи, то непонятно, отчего ответственность за случившееся должна возлагаться на инициационные школы нового времени, являющиеся, по выражению Юнга, «дешевыми подделками». Быть может, ответственность следовало бы возложить на отказ современного мира применять в процессе познания действительности символический и инициационный методы?

В образно-символическом мышлении любой, пусть даже простейший предмет, образ становится средством медитации на темы, имеющие метафизическое, этическое, космическое значение. Символика расширяет смыслы, обеспечивает расширение круга ценностей. В течениях мысли, господствующих в современном мире (неважно, идет ли речь о «западном» обществе потребления, атеистическом экзистенциализме, некоторых разновидностях психоанализа и структурализма), главное на правление удара — десакрализация, утверждение в человеке только одной его составляющей — телесности, Именно в этом они видят средоточие, центр (оказывающийся на поверку нестабильным) всех смыслов и значений. Чаще всего это средоточие оказывается выражением чистой абсурдности его существования. Эта подмена только углубляет отрыв человека от природы и от вселенной. Именно об этом с гневом говорит и Маркс. «Механический» процесс познания внешних явлений не в состоянии компенсировать современному человеку отсутствие участия и со-участия, «со-страдательного» вовлечения в окружающий мир, то есть обретения истинного смысла.

В русле символико-духовной мысли[357] слово использовалось бережно: в некоторых индийских грамматиках слово вообще обожествляется; индусы полагали, например, что фонологический субстрат слова «vac» обладает энергетической способностью проникновения в духовно-психический мир[358]. Даже самый краткий афоризм, считали они, в состоянии раскрыть врата учености. На против, господствующий ныне образ мышления исходит из того, что «свободные», «вольные» слова должны приумножаться, скрывая тем самым интеллектуальную беспомощность, произносящего их оратора. «Вольное» слово, таким образом, призвано затушевывать узость идей. Так, ежедневно как бы из ничего рождаются тезы, гипотезы, псевдонаука или псевдоученость, обещающие подарить человечеству новое знание или новое понимание. Однако в большинстве случаев слова эти лишь пополняют грандиозную свалку окружающих нас отходов. В данном случае мы вовсе не имеем в виду объем научно-исследовательской работы и открытий, производимых современной наукой и техникой. Подлинная наука не может не вызывать к себе уважения со стороны всех ценителей знания. Мы имеем в виду нагромождение одно сторонних выводов, «научно-идеологических» монстров, узколобого сциентизма и любительства, захватывающих воображение многочисленной рати публицистов, журналистов, пропагандистов, которые, используя все более мощные средства массовой информации, обрушивают свое полузнание на общественное мнение, подчиняя его своим интересам.

В духовно-символическом мышлении пиковый момент сексуальной жизни был не просто воспроизведением исконного акта творения, но «мистическим слиянием» — таинством соития, восстановлением единства противоположных элементов. По этой причине он, как и вся телесность, был окутан священными покровами, сокрыт.

В современную эпоху духовное достоинство сексуальной жизни человека подвергается ежедневной профанации. Мы не говорим о вполне оправданном интересе к этой сфере со стороны научной сексологии и психоанализа, которые не разорвали покрова духовности, призванного охранять сексуальность. К счастью, так полагаем не только мы. Эти науки освободили эту сферу жизни от вредоносных наслоений, именуемых иначе предрассудками, фобиями, невежеством или незнанием в области психосексуальных механизмов человека.

Не сексология и не психоанализ (применяемые с долей мудрости и умеренности) сорвали священный покров с сексуальной жизни человека, а, как это бывало уже не раз, их идеологизация, то применение, которое им было найдено обществом потребления (достаточно указать на порнографию) и культурными обычаями экзистенциализма, бунтарства и т. п.

Потребительство, экзистенциализм, анархизм — казалось бы, не связаны между собой. Однако их удерживает вместе одна сила — это сила отрицания. Все они отрицают одно: потребность человека в духовной дисциплине, способной преобразовывать его телесность, облагораживать ее, превращать ее в инструмент самосознания, выработки активной жизненной позиции, чувства долга и служения человечеству, а не просто использовать свою телесность во имя наслаждения. Речь идет о такой самодисциплине, которая была бы в состоянии затормозить приумножение желаний, сбить жажду экзистенциаль ностью, которая, согласно «благородным истинам» Будды[359], является источником безмерного страдания. Воцарение определенной ментальности, пробившей себе дорогу в последние годы, несмотря на все попытки скрыть свое подлинное лицо под маской социальности или культурного прогресса, имеет один смысл: победное шествие невроза, порождаемого абсолютизацией слишком материалистически понимаемого «я» (в терминологии психоанализа — «оно»), стремящегося раскрыть в лихорадочной спешке все возможности материального мира, пренебрегая святостью человеческой жизни. Психоаналитик сказал бы в данном случае — не предоставляя слова цензору сверх-я и не разрешая вмешательство посредника «я».

Нет никакой свободы в том, что принято называть «раскрепощенностью». В такой «раскрепощенности» выражено самое темное рабство, подчиненность игу телесности. Однажды было сказано, что человеческая цивилизация началась после того, как человек взглянул вверх на небо. Как знать, не прозвучит ли по ней похоронный звон, когда человек упрется взглядом себе под ноги. В той точке времени, в какой сейчас находимся мы, даже слова утрачивают всякий смысл. Достаточно вдуматься в словосочетание «групповая любовь», описывающее явление, получившее значительное распространение. Эмилио Сервадио[360] вполне справедливо подчеркивает в своем исследовании, что подобный обычай группового совокупления не имеет ничего общего со священными оргиями античного мира. Данный современный обычай — это групповой половой акт, не более того. Нам представляется неправомерным использование при этом слова «любовь». Это слово, как подчеркивает психоаналитик Фромм, подразумевает интенсивное взаимное чувство влечения, взаимопознание, взрыв аффекта, готов ность к самопожертвованию во имя любимого человека. Все эти характерные признаки любви абсолютно отсутствуют в «групповой любви». Не подлежит сомнению, что неправомерное использование слова «любовь» в данном случае не является акцидентным. В лучшем случае речь идет о ляпсусе языка, указывающем на то, до какой степени опошлено самое понятие любви. Из акта человеческой свободы она низведена теперь до ранга заурядного события. Из «mysterium coniunctionis» превратилась в забаву.

Сегодня сознательный и единственно достойный человека выбор — моногамия все чаще воспринимается с понимающей грязной ухмылкой, сочиняются псевдонаучные диссертации, призванные доказать, будто моногамия является пережитком репрессивной цивилизации. Пресса, в особенности же кинематограф не покладая рук трудятся над перевоспитанием масс. Фильмы ряда так называемых «мобилизованных» режиссеров имеют только одно достоинство, правда, весьма сомнительного свойства: они скроены так, чтобы угодить любому зрителю. Они нравятся интеллектуалам (читающим между строк политические обвинения), они способны угодить вкусам порноманов (в них всегда есть «клубничка»), удовлетворить садистов (так называемые «реалистические» сцены дешевого насилия в подобных фильмах содержатся в достатке), привести в восторг киноманов, клюющих на громкие имена звезд — героев целлулоида, порадовать актеров, которым платят бешеные деньги лишь за то, что они согласились