Читать книгу - "На боевых рубежах - Роман Григорьевич Уманский"

И здесь, в штабе, и в частях я нашел своих старых знакомых. Полковника Николая Васильевича Петрова, начальника отдела заграждений, помню давно, по академии. Перед самой войной этот хороший товарищ и скромный человек был оставлен адъюнктом какой-то кафедры. Видимо, он мечтал пойти по научной стезе, но война внесла свои коррективы, и теперь Петров — признанный авторитет по минно-взрывным заграждениям. У Николая Васильевича имеются свои отряды обученных собак, с которыми он делает чудеса при разминировании местности и при подрывании немецких танков.

Старших инженеров технического отдела — инженер-майора Арсалана и майора Момотова — помню слабее, они учились при мне на младших курсах.

Говорят, что инженерными бригадами командуют здесь мой бывший начальник курса, всегда такой подтянутый, влюбленный в свой мощный командирский голос полковник Павел Федорович Новиков и худой, подвижный, как ртуть, бесстрашный Иван Порфирьевич Корявко. Много здесь и других знакомых, с которыми мы еще встретимся. Однако теперь я занят другим. Через пару часов весь наш штаб выезжает к новому месту дислокации, довольно далеко отсюда, в Скорики, рядам с Подволочиском.

Длинный, узкоплечий, с оттопыренными ушами Арсалан стоит во дворе возле машины, поданной под погрузку имущества и работников нашего отдела. Он стоит с непокрытой головой, с вздыбленными волосами, а его черные глаза выражают беспокойство.

— Что случилось? — насторожившись, спрашиваю его, раскрывая окно комнаты.

— Ну, как же, завтра Первое мая, такой праздник, — серьезно отвечает он, — а мы будем в пути, на машине.

— А может, там лучше?

— Кому лучше, а кому нет. Я предпочитаю праздновать за столом.

Момотов и подошедшая машинистка, маленькая пухленькая Клара, смеются.

— Говорят, горькая истина лучше обманчивой надежды, — философствует Момотов. — Не думаете ли вы, Арсалан, что надо скорей нам погрузиться, выехать пораньше и, скажем, поспеть к вечеру в Проскуров. А там заночуем и отпразднуем, конечно.

— А ведь это идея, — соглашается обрадованный Арсалан и тут же начинает открывать борта кузова.

К полудню мы в Старо-Константинове. Делаем небольшую остановку. Кое-кто успевает сбегать на базар, чтобы купить кусок сала или пару головок чесноку. Сергей Арсалан притащил огромный кусок баранины.

— Вечером, — говорит он, облизывая свои запылившиеся губы, — шашлык будем жарить. Блюдо, скажу вам, первый сорт.

Старший техник-лейтенант Малян, талантливый художник-архитектор, тоже неравнодушен к арсалановской затее и в знак благодарности тут же, сидя на машине, нарисовал на него дружеский шарж, особо выделив его орлиный нос, уши и глаза, полные вожделения.

К вечеру погода начала портиться. Подул северовосточный, холодный ветер. По небу начали бегать сперва светлые, а затем потемнее огромные облака, грозящие вот-вот обрушиться на нас в виде дождя или даже града.

Майор Момотов, набросив на себя шинель, кричит мне в окно кабины:

— Проскуров скоро? А то мы тут простудим нашу бедную Клару.

— Вы ей свою шинель отдайте.

— Не хочет, — кричит пуще прежнего Момотов. — Она просит шинель у Арсалана, а он сам посинел весь.

— Герой, — иронически говорю я, — а еще пыжится.

Вместе с первыми каплями дождя мы въезжаем в город. Проскуров затемнен, кругом никого не видно. Момотов уходит на поиски квартиры, где мы могли бы переночевать.

— Вы говорили сегодня утром, — обращается ко мне Арсалан, — что горькая истина лучше обманутой надежды. А чем она лучше?

— Странный вопрос. Она лучше уже потому, что мы проехали больше половины пути и завтра утром будем в Скориках. — Сергей Самойлович грустно улыбается, решительно подняв мокрый воротник шинели.

Мы еще долго прячемся от все усиливающегося дождя под широким балконом двухэтажного особняка. Наконец квартирьер возвратился с рекогносцировки и приглашает нас в дом. Но едва мы завели машину во двор и занесли все наши промокшие вещи в хату, началась бомбежка. А так как остановились мы недалеко от железнодорожной станции, то бомбы ложились совсем близко, и, конечно, ни о каком шашлыке не могло быть и речи. Гитлеровцы летали и бомбили почти всю ночь то здесь, то узловую станцию Гречаны, расположенную совсем рядом.

— Поедем? — нерешительно спрашивает, хмурясь, Арсалан, едва только стало на улице светать. — Все равно здесь каши не сваришь.

— Будите шофера и всех остальных. Поедем!

Ранним утром мы проезжаем Волочиск. Спускаемся вниз и даже не замечаем, как проскакиваем по низководному деревянному мосту, оставляя за собой реку Збруч.

Но вот уже и Скорики. Мы занимаем огромную хату и начинаем ее «осваивать», загружая сундуками и ящиками, набитыми технической литературой и чертежами. Малян и два его помощника, тоже художники-архитекторы, расставляют складные столы и стулья. Зазвонил телефон. Вызывает полковник Слюнин.

— Работа, значит, началась, — как бы поздравляя меня, говорит Момотов, а сам уходит во двор помочь Кларе принести ее пишущую машинку.

Однажды я получил письмо от Виктора Петровича Кувакина и несказанно был рад ему. Вот оно, привожу его полностью.

«Дорогой мой друг и старший товарищ! Не падайте в обморок от того, что я в госпитале. Ранен легко, днями выписываюсь и возвращаюсь снова в свой гвардейский батальон. Да-да, именно гвардейский. После успешного штурма Севастополя, где мы участвовали, сопровождая танки, нам присвоено это почетное наименование. Хотите поздравить? Хорошо. Только поздравления принимаю в виде ценных подарков и телеграмм. Кстати, чтобы лишний раз не тратиться, заодно поздравьте меня с присвоением звания подполковника. Если бы вы знали, как здесь, в Крыму, хорошо! Май. Кругом цветут такие розы, они так благоухают... А из головы не выходит образ Ларисы Петровны. Вы думаете, что я не съездил к ней в Старобельск после того, как мы выбросили за Днепр с никопольского плацдарма оккупантов? Съездил и был там целых два дня. Клялся и божился, как мальчишка, в своих лучших намерениях. Хотите знать, чем все кончилось? Она не сказала ни да ни нет. «Приезжайте, говорит, после войны, разберемся в своих чувствах поглубже и к тому же посмотрим — выдержат ли они испытание временем». Ну