Читать книгу - "За огненной чертой - Андрей Федорович Юденков"

звучит громко. Просто это был шалаш в лесу, где постоянно находились человек шесть партизан и телефонный аппарат. Сюда доставляли всех задержанных. Тут было партизанское «чистилище». Отсюда направляли кого в «рай», кого в «ад», а кого попросту выгоняли из лесу, предварительно завязав глаза и выведя на опушку.

Возле комендатуры, окруженный партизанами, стоял среднего роста мужчина, с интеллигентным лицом, одетый в несусветные лохмотья. На голове у него подобие берета, за плечами — мешок. Лицо чисто выбрито. По виду незнакомцу было лет около пятидесяти. Он рассказывал что-то веселое: все хохотали.

— Товарищ комиссар, это и есть писатель, — доложил комендант.

Незнакомец поклонился, протянул руку. Рука чистая, мягкая, рукопожатие крепкое. «Сейчас посмотрим, что ты за человек», — подумал я.

Вежливо спрашиваю, кто он такой и что ему нужно.

— Я член Союза писателей Жаткин. Прошу принять в отряд. Шел вместе с группой Белова через линию фронта, но перейти не смог, отбился от одной из частей.

— Не знаю такого писателя, да и наговорить можно всякое. Шпион ты, очевидно, а не писатель. Кто может подтвердить, что ты писатель? Кого знаешь из беловцев?

Жаткин назвал несколько имен. Никого из названных я не знал. Но это можно проверить: у нас было много командиров-беловцев. А пока надо хорошенько припугнуть «писателя» — пусть сам все расскажет.

Неожиданно Жаткин сказал:

— Максим Горький может подтвердить, что я Жаткин и состою в Союзе писателей.

Это уже была наглость.

— Ты чего дурака валяешь? «Горький может подтвердить «. А Горький давно умер. Не морочь голову, говори, кто такой, а то пожалеешь, да будет поздно.

Жаткин попросил нож. Он покопался в своих лохмотьях, распорол подкладку пиджака, вытащил небольшую красную книжечку и с лукавой улыбкой протянул мне. Это было удостоверение, подтверждающее, что Петр Лазаревич Жаткин действительно является членом Союза писателей. Фотография не оставляла никакого сомнения, что перед нами именно тот человек, который на ней изображен. А внизу действительно стояла подпись Максима Горького. Эффект был полный. Лично я впервые в жизни встретил «живого» писателя. Правда, раньше мне довелось раза два видеть Михаила Васильевича Исаковского. В тридцатых годах он приезжал в Ельню, где прошла его молодость и где он в первые годы Советской власти редактировал районную газету. Но то было в мирное время, совсем в другой обстановке. А тут лес, партизаны, блокада — и вдруг является писатель. Больше того, Жаткин заявил, что с ним прибыл еще один писатель — Борис Шатилов. Книг ни первого, ни второго я тогда не читал и даже не предполагал, что есть такие писатели на свете. Но делать нечего: раз сам Горький «подтвердил», то не пропадать же людям, придется взять их к себе, накормить, а потом будет видно, что к чему. Я повел Жаткина и Шатилова в штаб полка.

Казубский, Хотулев и особенно Зыков сначала восприняли их приход с большим неудовольствием: и так, мол, много нахлебников, а продовольствие подходит к концу, и добыть его пока негде. Однако общительность и неунывающий характер Жаткина сломили лед недоверия, к нему стали хорошо относиться. Он оказался замечательным рассказчиком, и партизаны с удовольствием часами слушали писателя.

Вскоре в отряде таким же путем появился еще один неожиданный человек — астроном, лектор Московского планетария Вениамин Штифиркин. Это тоже был человек в летах, но он не имел ни малейшего представления о жизни, а знал лишь свою астрономию. Малоразговорчивый, даже несколько мрачный, но неизменно вежливый и предупредительный, астроном был полной противоположностью писателю. И несмотря на это, они быстро нашли общий язык. Сначала по собственной инициативе, а потом и по нашей просьбе Жаткин и Штифиркин довольно интересно и умело заполняли досуг партизан.

Партизаны окрестили Вениамина Штифиркина Витамином-Звездочетом. Имя Вениамин в наших краях редкое и непонятное, а вот слово «витамин» за последние месяцы у всех в зубах навязло. Дело в том, что употребление в большом количестве мяса при недостатке соли и хлеба, не говоря уже о витаминах, тяжело отразилось на здоровье многих бойцов. На почве авитаминоза в полку вспыхнул язвенный стоматит. Особенно сильно страдали от него малоподвижные люди, и в том числе Василий Васильевич Казубский. Десны у него кровоточили, зубы шатались.

Когда в лесах появилась черемша, мы ее ели в невероятных количествах и спаслись от неминуемой эпидемии. Короче говоря, слово «витамин» не сходило с наших уст. Этим популярнейшим словом и окрестили Штифиркина. Партизаны частенько незлобиво подшучивали над Витамином, но он не обижался. Поводов же было больше чем достаточно.

Я уже говорил, что Штифиркин совершенно не был приспособлен к боевым условиям жизни. Другое дело Жаткин. Он быстро освоился, раздобыл котелок, построил шалаш. Партизаны то подбрасывали общительному писателю продуктов из своего пайка, то приглашали к котелку.

Со Штифиркиным же сложилось по-другому. Через несколько дней я узнал, что астроном попросту голодает. Достать продукты было негде, а попросить он то ли боялся, то ли стеснялся. Я пожурил Харламповича, приказал взять Витамина на довольствие и выделять ему столько же продуктов, сколько получают все остальные. Паек, правда, был скудным, но с голоду никто не умирал.

Через несколько дней выясняется, что Штифиркин по-прежнему живет впроголодь. То, что можно было съесть всухомятку, он съедал, а мяса или супа не варил: не было котелка. Пришлось позаботиться и об этом.

Наступило время готовить аэродром для отправки на Большую землю офицеров-беловцев и наших раненых. [221] С этой целью мы вновь заняли деревни Старые и Новые Луки и поселок гортопа. Рядом с Луками было несколько полей. Подполковник Войт, оказавшийся в числе офицеров-беловцев, знал в этом деле толк. Обмерив однажды на рассвете поля, он пришел к выводу, что здесь вполне можно принимать небольшие самолеты. В Москву, в штаб фронта, полетели радиограммы о том, что аэродром готов. Оттуда ответили, что каждую ночь будут высылать по десять По-2.

Началась эвакуация командного состава частей Белова. В числе первых вылетел майор Солдатов, возглавлявший по приказу штаба фронта офицеров-беловцев. Он составил график очередности отправки офицеров. Следить за отправкой, быть старшим по всем вопросам эвакуации Солдатов назначил меня. Хлопот с этим делом оказалось порядочно, но помаленьку все наладилось.

Прибывавшие за беловцами самолеты обязательно доставляли нам что-нибудь из продовольствия и медикаментов. Но больше всего радовались партизаны, когда находили среди грузов табачок. С каждой группой беловцев мы эвакуировали и своих тяжелораненых.

Подполковник Войт сказал мне перед отлетом:

— Послушай, комиссар, отправь со мною