Читать книгу - "Белая Сибирь. Чешское предательство - Константин Вячеславович Сахаров"

раненых, больных, женщин и детей. А Жанэн и Ян Сыровой занимались легким уговариванием этого бесславного воинства развращенных, откормленных чешских легионеров и на все требования русских властей отвечали уклончивыми канцелярскими отписками.

Следующим важным мероприятием было возложение охраны на местах и мобилизационных функций на само население, главным образом на крестьянство, под руководством и наблюдением военных властей. Выяснилось совершенно определенно, что крестьяне Сибири, в большинстве своем, искренно желают оказать Верховному Правителю всякую поддержку, что они стоят непримиримо против большевиков и других социалистов, стремятся только к одному: не пустить к себе красных, уничтожить все шайки внутри областей, а затем вернуться к прежней русской спокойной жизни. Целый ряд депутаций из самых разнообразных углов Западной и Средней Сибири, от горожан, крестьян и инородцев, множество телеграмм – выражали горячую решимость поддержать Верховного Правителя и армию. Крестьянская масса здесь была настроена не только в тон белому движению, но еще определеннее, правее его официального курса: крестьяне ждали и верили, что будет открыто поднят настоящий национальный стяг, громко будет провозглашен исконный русский лозунг: «За Веру, Царя и Отечество».

Но теперь, когда силою непреодолимой логики событий подошли к правильному и единственному решению, обнаружилось, что слишком много было потеряно времени, – еще раз и так полно подтвердилась истина, что «потеря времени смерти невозвратной подобна есть».

Будь все эти меры проведены тремя-четырьмя месяцами раньше, когда мы были сильны на фронте, а вся вражеская нечисть не успела еще опериться и не сплотилась, – нам удалось бы сравнительно легко ликвидировать ее, русское национальное дело было бы спасено. К концу же ноября мы имели против себя уже окрепшую вражескую организацию, упорство и уверенность руководителей (семитов по преимуществу) эс-эровско-союзнического комплота. Они сумели всюду втереться сами или впустить своих агентов, которых в то неустановившееся время они вербовали всюду.

В Новониколаевске население, богатое, старозаветное, чисто русское, образовало свой общественный комитет для руководства и усиления добровольческого движения; мне пришлось лично видеть их и говорить с ними, – все это были честные, скромные, искренние люди, любящие Россию больше всего и действительно желавшие принести ей пользу. Но именно скромные, а потому невольно отчасти и инертные. И вот к ним затесались, примазавшись к делу, а затем и захватывая его, несколько темных личностей, работавших на тот же заговор. Они носили к тому же личину национализма и скорби о России. Полужид, полуполяк Л., горбун, газетный корреспондент, на германском фронте еще состоявший под подозрением в шпионаже, выгнанный генералом Деникиным из Добровольческой армии; рядом с ним Ж., священник без прихода, но зато проникнутый демократизмом и писавший в газетах либеральные статьи, присяжный поверенный В., оказавшийся на поверку тайным партийным эс-эром. И напускали же они туману! Так было почти во всем, по всему тылу.

Но несмотря на это, белой Русской национальной армии было бы вполне по силам справиться со стоявшей перед нею задачей, если бы эс-эровская измена не свила гнезда и внутри нее. Как было указано во II и III главах, дело началась с Гайды; социалисты-революционеры сумели обойти его, окружив тонкой интригой и обработав грубой лестью; они проникли в штаб Сибирской армии, а оттуда в ее корпуса и дивизии. К несчастью, генерал Дитерихс, ставший во главе Сибирской армии, когда Гайда был выгнан, видимо, не понял всей опасности, не принял мер к искоренению заразы. А зараза эта по мере отступления развивалась все больше и охватывала не столько войсковые массы 1-й армии, сколько верхи ее командования, причем и сам командующий этой армией, генерал А. Пепеляев попался в сети и тайно состоял в партии. Все назначения на командные должности были проведены им так, что ответственные, руководящие посты получали только свои люди.

Паутина плелась очень хитро, осторожно и почти неуловимо для постороннего глаза; пускались в ход самый беззастенчивый обман и ложные уверения. Так, А. Пепеляев, говоря с глазу на глаз со своими начальниками, уверял их дрожащим голосом, что сам он, по своим убеждениям, монархист.

Вторично главнокомандующий генерал Дитерихс не понял всей опасности, или недооценил ее, когда он отдал приказ о вывозе 1-й Сибирской армии в тыл. Этим передавалась в руки эс-эров русская вооруженная сила, в тылу нашей героической армии укреплялась вражеская цитадель.

Характерен из того времени и нравов такой эпизод. В Новониколаевск, при выводе 1-й Сибирской армии в тыл, была назначена гарнизоном среднесибирская дивизия, во главе которой Пепеляев только что перед тем поставил молодого, очень храброго, но совершенно сбитого с толку и втянутого в политику двадцатишестилетнего полковника Ивакина. Когда я потребовал его к себе для доклада о состоянии дивизии, оказалось, что полковника в городе нет, еще не приехал. Через два дня – тоже нет; наконец, после третьего приказа является, делает доклад, а затем просит разрешения говорить откровенно.

– «В чем дело?»

– «Я оттого запоздал, Ваше Превосходительство, что в пути ко мне приехали земские деятели, привезли штатское платье и убеждали спасаться, – будто Вы меня арестовать собираетесь…»

– «За что?»

– «Да они толком не объяснили, а много говорили, что Вы недовольны 1-й Сибирской армией за то, что она эс-эрам сочувствует».

– «А разве правда, что в Вашей армии есть сочувствие эс-эрам?»

– «Так точно, иначе быть не может: наша армия Сибирская, а вся Сибирь – эс-эры», – бойко, не задумываясь, отрапортовал этот полумальчик, начальник дивизии.

У меня в вагоне сидели мой помощник генерал Иванов-Ринов и начальник штаба, которые не могли удержаться от смеха, до того наивно и ребячески бессмысленно было заявление Ивакина. Рассмеялся и сам автор этого политического афоризма.

После разъяснения полковнику Ивакину всей преступности этой игры, того, для какой цели пускают социалисты такие провокационные выдумки, что они хотят сделать и их, офицеров, своими соучастниками в работе по разрушению и гибели России, он уехал, дав слово, что больше никаких штатских в дивизию не пустит и все разговоры о политике прекратит.

Этот молодцеватый и храбрый русский офицер произвел впечатление полной искренности; казалось, что он ясно понял теперь ту бездну, куда влекли его политиканы-враги России, – понял, раскаялся и даже, видимо, возмутился их низкими интригами.

На другой день Верховный Правитель после оперативного доклада сказал мне недовольным голосом, что через приближенных людей до него дошли слухи,