Читать книгу - "Моя Америка - Шерман Адамс"

должны были особо старательно чистить обувь клиентов длинными мягкими щетками и при этом улыбаться во весь наш белозубый рот. И конечно, нам следовало говорить «сэр» и кланяться независимо от того, получили мы на чай или нет.

Контора Большого Джоя помещалась на 34-й улице, и каждое утро около нее толкались отверженные чернокожие. Там я встречал безработных драматических актеров и танцоров, пьяниц и наркоманов, людей, настолько истощенных от голода, что они едва держались на ногах. На той же 34-й улице я познакомился с Товарным Вагоном и Кудрявым.

Товарный Вагон был наркоманом. Мы стояли с ним и ждали прихода Большого Джоя. Тот не появлялся, и Товарный Вагон все больше приходил в отчаяние. Вдруг он подтолкнул меня к большой черной машине, стоявшей у тротуара, и сказал:

—      Прикрой меня, быстро!

Мгновенно он выхватил консервный нож, открыл дверцу и схватил с заднего сиденья охапку дорогой одежды.

—      Теперь смываемся, — прошептал он.

Я трясся как осиновый лист, когда следовал за ним к ближайшему ростовщику. Среди бела дня мы вошли туда с одеждой на добрых 500 долларов, болтавшейся на вешалках.

Добыча была отличной: по 55 долларов на человека. Но после этого я сторонился Товарного Вагона как прокаженного. Ведь он вынудил меня на поступок, который мог стоить мне двух лет в каталажке, даже не спросив моего согласия. Мы остались целы только благодаря тому, что нас приняли за обыкновенных мальчиков на побегушках, которые доставляли одежду своим белым боссам.

Кудрявый был совсем другим человеком — светлокожим суперсутенером, галантным кавалером и крупным игроком. Я познакомился с ним в той же самой очереди чистильщиков обуви, и он рассказал, что разыскивался мафией в Ньюарке, которой задолжал 11 тысяч долларов. Он удрал оттуда и не отваживался показываться на улицах в Гарлеме, где его могли узнать, а чтобы заработать на пропитание, вынужден чистить ботинки.

Я взял его с собой на вокзал «Пенсильвания», чтобы научить притворяться носильщиком. Вокзал кишел всевозможными мошенниками, и нужно было каждую секунду быть начеку, чтобы не попасться им в лапы. Среди самых скверных были «сумочники». Они, смешавшись с толпой, стояли с безразличными лицами и пустой дорожной сумкой в руках, ожидая прибывающего поезда, и, когда состоятельный пассажир ставил свой багаж на перрон, чтобы поприветствовать встречавших, жулик устремлялся вперед и подменял сумки.

Некоторые изголодавшиеся парни использовали другой трюк. Все чернокожие носильщики на американских вокзалах носят красные фуражки. Если ты надел такую, остается лишь крикнуть:

— Джентльмены, кому на такси?

И всегда найдется какой-нибудь глупый пассажир, который решит, что ты отнесешь сумки и чемоданы в такси. Вместо этого они окажутся

у какого-нибудь неразборчивого ростовщика.

Мы с Кудрявым не стремились завладеть чужим имуществом, мы хотели честным трудом заработать Ина еду. Но на станции имелись официальные носильщики, у которых не разрешалось отбивать хлеб, поэтому приходилось подкупать полицейского.

Мы хорошо управлялись вместе, и через некоторое время Кудрявый поселился в отеле «Мидвей». Удача стала возвращаться к нему, он выиграл крупные суммы и в кости, и на скачках. В конце концов его дела пошли так хорошо, что он бросил гоняться за случайной работой, а я стал его «гориллой» и защищал его во время бесчисленных игр в кости. Кудрявый довольно быстро сколотил приличную сумму денег и мог позволить себе первую выплату по долгам и вновь показаться в Ньюарке.

Я немного приоделся и побывал на нескольких вечеринках в Ньюарке, но жизнь сутенера и игрока мне не подходила.

«Уличный негр» на Уолл-стрит

Я работал рассыльным, строительным рабочим, боксером-профессионалом, мойщиком посуды, фабричным рабочим, сборщиком хлопка, чистильщиком обуви, учеником пекаря. Доставлял стойки с одеждой, возил тачки, продавал мороженое и собственную кровь. Я выжил, ежедневно наблюдая, как погибали другие. Они пропадали либо с иглами в руках, либо за стенами Сан-Квентина, Фолсома, Стеетсвилла, Везерфилда, Энфилда, Уолпола, Аттики или Синг-Синга10. Те, кто не выжил, были убиты товарищами или полицией или отправлены умирать в отдаленные джунгли Юго-Восточной Азии ради того, чтобы Уолл-стрит сохранил свободу своих рук. Случалось также, что они умирали в благотворительной больнице, потому что у них не было ни страховки по болезни, ни денег на оплату врачебных счетов.

Мне удалось выжить в этом самом богатом, самом расистском и самом антикоммунистическом обществе мира. Оставив Ньюарк и Кудрявого, я снова перебрался в Гарлем. Там я познакомился с другим «уличным негром», Рокки Брауном. Он, как и я, бывал спарринг-партнером профессиональных боксеров, продавал кровь и чистил ботинки, спал в отелях, туалетах или в метро.

Несмотря на то что Рокки был выходцем из какого-то сельского захолустья в Северной Каролине, он обучал меня трюкам, помогавшим выжить в этой благословенной стране. Например, он показал мне, как можно получить работу на Восьмой авеню. Там находилась греческая пекарня, где можно было мыть противни и кастрюли в обмен на еду.

Однажды мы получили работу по покраске шестикомнатной квартиры одного грека в Бронксе. Собственно говоря, работу нашел Рокки, договорившись о цене — 150 долларов, то есть по 75 долларов

на каждого из нас. Через неделю, когда мы закончили работу, я нигде не мог найти Рокки. Искал больше недели в Гарлеме, других местах, и повсюду безрезультатно. Рокки бессовестно обманул меня, присвоив мои деньги.

Я отчаянно нуждался в деньгах для оплаты квартиры — меня выбросили на улицу, и я спал в метро, пока не объявился старый товарищ из Хартфорда и не заплатил мои долги. Я получил также

деньги на то, чтобы привести в порядок свои кудри. Когда я уселся в кресло у парикмахера, туда ворвался Рокки Браун и дал мне пощечину прежде, чем я успел поднять руки для защиты.

—      Я слышал, что ты искал меня, чертов ниггер! — закричал он и вытащил меня из кресла.

Когда черные называют друг друга «ниггером» — это одно дело, но назвать так кого-нибудь в присутствии белых — это значит нарочно унизить его. Все находившиеся в салоне последовали за нами на улицу, справедливо предполагая, что бой будет настоящий, не на живот, а на смерть.

Мы сшиблись, как два быка в пампасах. Рокки попал мне в лицо, а я дважды ударил его левой рукой в подбородок и вслед за тем провел прямой удар правой. Рокки опрокинулся на тротуар, а я бросился на него, схватил за горло и молотил другой рукой. Затем я вцепился в его длинные, выпрямленные с помощью