Читать книгу - "Петербург времен Петра Великого - Евгений Викторович Анисимов"

балдахином, принимал в 1720 г. польское посольство, а на следующий год устроил празднество Ништадтского мира. Здание продолжало расширяться под «натиском» разросшейся с началом государственной реформы бюрократии[560]. Всем новым коллегиям в здании старых канцелярий разместиться не удалось, и в мае 1719 г. был издан указ о ремонте снесенной бурей кровли дома Ф.М. Апраксина, куда перевели образованную в 1718 г. Берг- и Мануфактурколлегию[561]. Поблизости были построены дом (или несколько домов) для чиновников. В ноябре 1723 г. принятому на службу переводчику (и будущему сообщнику А.П. Волынского) Ивану Эхлеру отвели квартиру в «доме, которой нарочно построен ради коллежских служителей»[562].

Первый порт: теперь уж «все флаги будут в гости к нам!»

Неполеку от Троицкого собора, на Троицкой набережной был главный торговый порт города. Глубины у этого берега Невы позволяли морским судам причаливать к построенному длинному пирсу (он изображен на плане 1725 г.[563]). Кроме того, на известной гравюре А.И. Ростовцева «Гостин двор» видно, что корабли стояли и у деревянного, расположенного вдоль берега причала[564]. Первый петербургский порт просуществовал до 1732 г., пока его не перевели на стрелку Васильевского острова. У Троицкой площади были построены портовые сооружения – пакгаузы, амбары, важни (весовые), таможня. По примеру Амстердама и других портовых городов поблизости от пристани находился Кофейный дом, где желающие могли попробовать «кофий» – входивший в быт петербуржцев заморский напиток. Иностранец упоминает Кофейный дом как здание, стоящее на самом берегу Невы, которое во время наводнения в ноябре 1721 г. было затоплено до окон.

По-видимому, место это было поприличнее, чем «Аустерия Четырех фрегатов», и тут во время подготовки к маскараду собирались дамы петербургского света[565]. После того как помещение кофейни было занято под портовую таможню, в 1722 г. на Троицкой пристани возвели новое здание Кофейного дома с винным погребом[566]. Очевидно, именно к Троицкой пристани причалил в ноябре 1703 г. первый иностранный корабль, о чем сообщили «Ведомости»: «В ноябре месяце пришел к Санктпитербурху карабль галанской (это был корабль фрисландского шкипера Выбеса. – Е. А.) с товары, с питьями, и с солью, на котором был шипер (в смысле – шкипер. – Е. А.) и неколико матросов, и тот карабль по велению господина губернатора принят по обыкновению и за приход подарено вышепомянутому шиперу за столом в доме его губернаторском пять сот золотых… и при том сказано ему в обнадеживание других, есть ли потом другой карабль туда придет, и тому, кто на том карабле, дано будет триста золотых…»[567].

Приход Выбеса был настоящим чудом для основателей Петербурга, потому что шведы надежно блокировали подходы к Петербургу с моря и поворачивали все корабли, шедшие, как обычно, в прежние годы, за лесом к Ниеншанцу. 12 августа 1703 г. Меншиков писал на Олонецкую верфь Петру, что в Финский залив прибыло за брусом 12 голландских кораблей, а потом еще шесть подошли к устью реки Сестры. Приехавший в Петербург посуху шкипер одного из них сказал, что шведский адмирал Нуммерс их в Петербург не пропускает, но шкипер дал слово, что «ночью на одном корабле, на котором есть ренское (рейнское – любимое царем вино. – Е. А.), хотел пройтить [шведский] флот и притти к нам»[568]. По-видимому, тогда, в августе, голландцам все же не удалось прорваться к внезапно вознишему русскому городу, но как только шведская эскадра ушла на зимовку в Выборг, судно Выбеса с заморскими «питьями» причалило к Троицкой пристани.

Еще долгое время плаванье в Петербург было опасным, и даже в 1716 г., уже после Гангутской победы, англичане и голландцы посылали с караванами своих торговых кораблей военный конвой – шведское каперство (разрешенное государством пиратство) расцвело в эти годы на Балтике, и его жертвами становились не столько русские суда, которых было еще мало на Балтике, а купеческие корабли нейтральных стран. Юст Юль, приплывший к Усть-Нарве с посольством на датском корабле, описывает, какие трудности он и его люди испытали от шведских кораблей при высадке на берег. Шведы так стерегли ингерманландский берег, что русские не могли свободно даже выплыть на лодке, чтобы половить рыбы. Лишь в самом конце Северной войны, когда преимущество России стало подавляющим, а русский десант жег пригороды Стокгольма, шведы предпочитали не высовываться из своей военно-морской базы в Карлскруне, иностранные корабли свободно входили в Неву и во множестве стали швартоваться у Троицкой пристани. Они приходили сюда регулярно. Это видно по тому, что шкиперы даже называли суда в честь нового города «Санкт-Питербург», а также «Петергов»[569]. Позже, во второй половине XVIII в., так же поступали американские капитаны, которые десятки раз (!) пересекали Атлантику на своих судах и из Бостона, Рокпорта, Ньюпорта и других портов Новой Англии приходили в Петербург за русскими товарами. Говорят, что они привозили из России сотни тысяч гусиных перьев и Декларация независимости США подписана была русским гусиным пером.

В течение почти всей Северной войны, и особенно в ее начале, русский военно-морской флот был не в состоянии противиться шведам – он был еще слаб, чтобы выйти в открытое море. Первые боевые суда Балтийского флота стояли (и зимовали, вероятно, вытащенные на берег) под защитой пушек крепости, возле Петровского моста и в протоке, отделявшей Заячий остров от Петербургского острова (на шведской карте 1704 г. справа от крепости написано: «Здесь находится неприятельский флот». «Флот, – писал в 1711 г. Юль, – стоит между крепостью Петербургом и Кронверком»[570]. Это и была первая в Петербурге военная гавань. По-видимому, в самом Кронверке кроме арсенала были и склады корабельных припасов, также была маленькая верфь, на которой строили галеры, а с 1709 г. ремонтировали небольшие суда[571]. Здесь же, по мнению историка П.А. Кротова, был даже создан своеобразный военно-морской мемориал – под навесами хранились памятные для петровских моряков русские и шведские трофейные корабли[572].

«Красные хоромцы», или Домик Петра Великого

Первым жилым домом, возведенным в Петербурге, как всем известно, был знаменитый Домик Петра Великого, построенный из сосновых бревен 24–26 мая 1703 г. Нет книги о Петербурге, в которой бы об этом не было помянуто. Рядом начали поспешно строить жилье для губернатора Меншикова и других сподвижников Петра I. Можно предполагать, что многие дома в разобранном виде перевозились из Шлотбурга – как известно, крепость при осаде сохранилась. В сочинении «О зачатии и здании…» говорится, что 24 мая Меншиков предложил царю, вместо того чтобы валить сырой лес и рубить из него Домик, перевезти дом из Шлотбурга, так как