Читать книгу - "Часовщики. Вдохновляющая история о том, как редкая профессия и оптимизм помогли трем братьям выжить в концлагере - Скотт Ленга"

один вышел из лагеря без вещей через ворота и присоединился к нам. Нас было десять человек. Мы не могли пойти на вокзал в Модене, потому что англичане заметили бы нас и отправили бы обратно в лагерь ЮНРРА. Так что мы пошли по железнодорожным путям, ведшим от вокзала в сторону Рима.

Увидев на путях стоящий товарный состав, мы запрыгнули в открытый вагон. Поезд тронулся. Мы предполагали, что едем в сторону Рима, но не были в этом полностью уверены. Примерно через три часа состав остановился, и один из нас отправился на разведку. Он встретил железнодорожника, который сказал ему, что наш поезд идет в Рим. Чудо!

Пришлось ждать долгие часы, прежде чем состав вновь отправился. В конце концов он покатил по рельсам, а через десять или пятнадцать часов снова остановился на станции. Наша компания выбралась из вагона и пересела на обычный пассажирский поезд до Рима. Мы разделились, по двое в каждом купе, чтобы не привлекать излишнего внимания.

Один парень, с которым мы познакомились в лагере ЮНРРА, имел некоторый опыт поездок по послевоенной Италии. Он рассказал, что здесь в поезде нужно просто показать кондуктору какую‐нибудь бумагу. Сгодится, например, страница из сидура. Когда пришел контролер, ему с первого взгляда стало ясно, что мы из концлагеря. Он сказал: «Кацет, кацет». Мы показали ему клочок газеты на иврите и произнесли: «Рома, Рома». Он не стал к нам цепляться, и вскоре мы прибыли в Рим. Это было в сентябре 1945 года.

Лагеря для перемещенных лиц в Италии

United States Holocaust Memorial Museum (USHMM)

Глава 12

Вдесятером мы бродили по вечерним улицам Рима. Найти комнату для ночлега никак не удавалось. У нас были доллары. У нас были лиры. Мы были хорошо одеты и даже могли сказать пару слов по-итальянски. Но в девять вечера нам все еще негде было остановиться. Навстречу шел католический священник в черной шляпе и длинной хлопковой сутане, и я обратился к нему за помощью. Он говорил по-немецки. Пришлось пожаловаться ему, что ни в одном отеле не хотели принять нас, потому что мы иностранцы. Я также поведал священнику, что мы были в концлагере, но этого объяснять не требовалось: он это понял с первого взгляда.

Он ходил с нами несколько часов, но безуспешно. По дороге мы говорили о концлагерях и о войне. Священник оказался немцем и уверял нас, что ненавидел Гитлера. Не знаю, правда ли это, но мы были благодарны ему за участие.

Около полуночи он спросил совета у каких‐то итальянцев, и те отправили его к женщине, которая сдавала комнаты в частном доме. Побеседовав наедине с нашим провожатым, хозяйка заговорила с нами по-немецки и разрешила остаться на три ночи, хотя по тону и поведению ее было ясно, что она колеблется. Мы поблагодарили священника, и тот ушел.

На следующее же утро Мейлех нашел работу часовщика. Я вначале последовал его примеру, но вскоре уволился и стал торговать вразнос на открытом рынке на Пьяцца Венеция. Мойше присоединился ко мне, и мы стали продавать сигареты и шоколад, которые привезли с собой. Это была легкая работа. Мы могли платить хозяйке, сколько бы она ни запросила. Наши товарищи покинули снятую нами комнату в первые же дни, но мы втроем остались.

Потом мы стали торговать и другими товарами. Покупали пару брюк или папиросную бумагу у одного беженца и продавали другому или итальянцам. Это приносило кое‐какие деньги.

Мы также зарегистрировались в местном отделении ЮНРРА как перемещенные лица. Каждый месяц нам выдавали одежду и пищевые пайки из Соединенных Штатов, а также кое‐какие карманные деньги. На рынке мы поговорили с другими еврейскими беженцами, приехавшими из Германии торговать, и поняли, что они зарабатывают куда больше нас.

Потом мы встретились с Мортрой Кауфманом и его братом Мейером, которые были вместе с нами в трудовом лагере в Стараховице. Их тоже отправили в Аушвиц, но там мы не встречались. Мортра рассказал мне, что купил золото в Мюнхене и продал в Риме по более высокой цене. Мы решили вместе заняться контрабандой. Мортра прекрасно считал. Он мог взглянуть на сегодняшние цены на золото и биржевые котировки валют, напечатанные в газете, и за секунду прикинуть цену покупки и продажи. А я умел находить покупателей и продавцов и знал, что значит оправданный риск. Мы с ним прекрасно сработались.

Немецкая армия, в которой служили и австрийцы, награбила много золота у евреев и неевреев в оккупированных во время войны странах. Разграбление домов и торговых заведений было ее официальной политикой. Кое-что из краденого добра оседало в карманах солдат. После войны отдельные немцы и австрияки продавали золотые ювелирные украшения и монеты на улицах, чтобы выручить немного денег на покупку самого необходимого. Мы, как правило, приобретали золото в Австрии, потому что она находилась рядом с Италией и так было удобнее переходить границу.

Иногда мы покупали непосредственно у немцев и австрийцев, но обычно продавцами выступали еврейские ребята из лагерей беженцев: многие из них тоже занимались торговлей золотом и валютой. Если им были нужны деньги, мы платили в той валюте, которая им требовалась. Если они предпочитали сигареты, мы платили им сигаретами.

Нам было известно, как отличать настоящее золото от фальшивого[104].

Поначалу мы пересекали австро-итальянскую границу на поезде. Потом полиция начала обыскивать пассажиров, и нам приходилось ходить пешком через Бреннерский перевал в горах Тироля. Там не было пограничных патрулей.

Что же касается итальянцев, то они были готовы платить за золото по высоким ценам черного рынка, потому что лира была нестабильной. Они платили нам лирами, долларами или американскими сигаретами. Мы так разбогатели на контрабанде, что не знали, что делать с деньгами. Как‐то раз в моем рюкзаке было столько лир, что можно было бы купить доходный дом в Риме.

В экономике послевоенной Европы царил хаос. В нормальные времена так не бывает. Контрабанда была незаконным занятием, однако нам не казалось, что мы занимаемся чем‐то предосудительным. Во время войны у нас отняли все, и мы старались возместить хотя бы часть потерянного. Власти могли бы пресечь контрабанду, но смотрели на нее сквозь пальцы, может быть, чувствуя вину за то, что они с нами сделали.

А потом границы стали охранять куда строже. Будь мы немного умнее, то свернули бы свою деятельность в тот же момент, но каждый