Читать книгу - "Реввоенсовет Республики (6 сентября 1918 г. / 28 августа 1923 г.) - Коллектив авторов"

Поезд реввоенсовета покинул Балашейку и в дальнейшем почти без задержек шел на Казань, где намечалась дислокация всех органов управления Восточного фронта.

Пока налаживалась работа в Казани, Петр Алексеевич Кобозев отправился в Уфимский район. Прибыв в Уфу 22 июня, он, не удовлетворенный информацией губревкома, выехал на боевой участок к Бугуруслану. На станции Аксаково нашел штаб К. Н. Блохина, возглавлявшего те части, которые сдерживали продвижение белочехов от Кинеля. О своем впечатлении телеграфировал в Казань: «Познакомился с командующим этим направлением Блохиным. Человек отступает строго методически, выдержанно… Весь его отряд — горсть, меньше горсти в сравнении с силами чехословаков. Необорудованность его ужасная, кроме винтовок, ничего, а противник наступает с броневиками и старается все время захватить неуловимого Блохина фланговыми маневрами…»

Оценив действия красного отряда как «подлинное геройство на общем фоне», Кобозев передал в Казань свое предложение о назначении Константина Никитича Блохина командующим 2-й армией. Одновременно он телеграфировал об этом В. И. Ленину, помня о просьбе Владимира Ильича знакомить его с назначаемыми командирами.

От РВС Петр Алексеевич имел полномочия действовать по обстановке, с последующим согласованием. Здесь и впрямь требовались решения безотлагательные. Поэтому, уверенный, что кандидатура Блохина будет утверждена, он позаботился о более или менее нормальных условиях его предстоящей работы.

Нежданно обнаружился на станции Чишма штаб бывшего Урало-Оренбургского «фронта». Брошенный своим «главкомом» Яковлевым, этот штаб почему-то считал группу Блохина в своем подчинении и пытался давать ей различные «директивы», не оказывая, впрочем, никакой помощи.

Еще один «претендент на руководство» объявился в самой Уфе — созданный губвоенкоматом полевой штаб укрепленного района под начальством военрука Ф. Е. Махина. Он тоже требовал «подчинения», препятствуя в то же время усилению боевого отряда. Беспомощность Махина, не выполнявшего своих прямых обязанностей по подготовке резервов, Кобозев доказал наглядно и убедительно. Он предложил губревкому устроить смотр двум формировавшимся в Уфе пехотным полкам. Выстроились новобранцы почти раздетыми, многие не имели оружия, а кто был с винтовкой — не умели ее держать.

При такой неразберихе в управлении и слабых боевых силах чрезвычайно трудно было удержать Уфу, к которой неприятель упорно двигался с двух сторон. Пытаясь связаться с Оренбургом для получения поддержки, Кобозев почти весь день 24 июня провел на телеграфе. Ничего не добившись, он отправился в тот район; ехать пришлось на автомобиле более 250 верст по степному тракту, оставшемуся без всякой охраны. Утром 25-го он прибыл в Оренбург, отыскал командовавшего там Г. В. Зиновьева и председателя губисполкома А. А. Коростылева, с ними уточнил обстановку. Все понимали, что необходимо помочь Уфе, падение которой открывало бы врагу широкий простор и отрезало бы Оренбургскую группу от основных сил Востфронта. К тому же предпринятый было фланговый удар в Бузулукском районе оказался неудачным.

Вместе с Зиновьевым, Коростелевым и прибывшим из-под Бузулука В. К. Блюхером Петр Алексеевич Кобозев при оценке сложившегося положения пришел к выводу, что Оренбург придется оставить. Нелегко было так решать участь города, с которым у него связаны личные чувства, но это необходимо ради сохранения войск, нужных на других боевых участках.

Разночтения выявились при решении вопроса: куда отводить войска? Местные работники и Зиновьев предпочли район Актюбинска, рассчитывая на новый тыл — Туркестан. Командир уральских отрядов Блюхер стоял за поход на север для соединения с главными силами; при этом учитывалось желание бойцов защищать родные заводы.

Обе точки зрения были правомерны, и Кобозеву как члену РВС фронта пришлось согласиться с разделением Оренбургской группы на два потока. История оправдала этот вариант. Ушедшие на север отряды под командой Н. Д. Каширина — В. К. Блюхера, пополненные в пути местными формированиями, совершили беспримерный, героический рейд по тылам белых, перешли фронтовую линию в районе Красноуфимска и составили костяк новой дивизии, воевавшей в дальнейшем против Колчака. Актюбинский отряд Г. В. Зиновьева тоже дождался своего срока — через полгода, окрепший, принял участие в освобождении Оренбурга от дутовцев и затем послужил основой для создания 31-й стрелковой дивизии.

…У самого Петра Алексеевича были тут и личные заботы. Его жена Алевтина Ивановна с детьми Колей и Наташей гостила у своей матери в одноэтажном домике на окраинной улице Оренбурга. Но, занятый до предела, он за четыре дня так и не выбрал часа, чтобы навестить семью. И она не ведала о его близости. Только ночью 29 июня явился в тот домик посланец Кобозева и передал наказ собираться в путь. Начались торопливые сборы.

«Около часа или двух ночи под окном заурчали автомобили, — вспоминал годы спустя Николай Кобозев. — Вошел отец: гимнастерка подпоясана широким ремнем, сбоку в коричневой кобуре — револьвер. Расцеловав всех, он подхватил чемоданы и вышел. В темноте нас усадили на заднее сиденье. Рядом с шофером уселся человек в скрипучей кожаной тужурке. Бабушка едва успела сунуть нам корзину с едой. Автомобили тронулись».

Возвращение в Казань особой радости не принесло. В отсутствие Кобозева главком, что называется, «распоясался». Вопреки мнению председателя РВС он самолично назначал на пост командующего 2-й армией то Яковлева, то Махина, то Харченко. Бездари и бездельники (один за другим переметнувшиеся затем к противнику), выходит, устраивали Муравьева, а рекомендованный Кобозевым стойкий коммунист Блохин не был угоден. И уж совсем возмутился Петр Алексеевич, когда узнал о состоявшемся 29 июня разговоре главкома по прямому проводу с Зиновьевым. На сообщение о перегруппировке оренбургских войск в район Актюбинска Муравьев потребовал: «Никаких отступлений. Сражаться до последнего человека!» В ответ Зиновьев пояснил, что возможности обороны города исчерпаны и эвакуация уже началась. Последовала гневная муравьевская тирада: «Очистить гарнизон от неустойчивых элементов. Если понадобится, перестрелять одну половину войск, а оставшейся половиной по пояс в крови защищать город».

Вот так: «расстрелять… по пояс в крови…» За революционной фразой виделось лицо авантюриста, чуждого истинным интересам Республики и народа.

Вздорное требование Муравьева встретило твердый, единодушный отпор оренбургских руководителей. Зиновьев категорически заявил, что истребления людей не допустит. На это последовало распоряжение о его аресте, но исполнять сие отказались другие товарищи. Тогда разъяренный Муравьев направил (30 июня) единоличную, без подписи комиссара, телеграмму командующему Особой армией А. А. Ржевскому, в которой приказывал «перерезать путь нашим частям, самовольно бросившим фронт и уезжающим в Ташкент, расправиться с ними самым беспощадным образом». Командарм Ржевский, как и Зиновьев, тоже оказался благоразумным человеком и вредное приказание «положил под сукно».

Нелегко, да нужно правильно и быстро разобраться в запутанном клубке разнообразных фактов. И Кобозев сумел это сделать. На состоявшемся после его приезда в Казань заседании реввоенсовета самовольные действия Муравьева были строго осуждены, его незаконные, за единоличной подписью, распоряжения отменены.

Главком сказал, что он «во