Читать книгу - "Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - Дарюс Сталюнас"

евреев[958]. Еще в августе 1862 года заштатный учитель Минского казенного еврейского училища 2-го разряда О. Гурвич обратился в виленский цензурный комитет с просьбой о разрешении на издание переводимого им на русский язык еврейского молитвенника[959].

За употребление русского языка в богослужении «иностранных исповеданий», как хорошо известно, агитировал и редактор «Московских ведомостей» М. Н. Катков, утверждавший, что евреи «не могут считать русский язык своим языком, пока не имеют права пользоваться им для удовлетворения своих религиозных потребностей». К тому же он указывал и на опыт других европейских государств, в которых религиозная еврейская литература уже давно переводилась на доминировавшие там «туземные языки»[960]. Не вводить русский язык в еврейское богослужение – фактически и далее содействовать распространению немецкого языка, а тем самым и влиянию Пруссии на российских евреев. Русский язык в синагоге должен был способствовать «слиянию» евреев с русскими.

Виленские маскилы подготовили целую программу по «переводу и составлению еврейско-русских учебников». В записке, представленной в сентябре 1867 года попечителю Виленского учебного округа редактором выходившей на иврите и имевшей русское приложение газеты Ha-karmel Самуилом Иосифом Фином, речь шла об учебниках для раввинского училища (переводы: Библия с кратким комментарием на русском языке для начала вместе с еврейским текстом; некоторые трактаты из Мишны; Свод религиозно-нравственных начал и обрядовых узаконений на еврейском языке с русским переводом; Краткая и обширная еврейская грамматика; Библейская история только на русском языке; Послебиблейская история евреев), книгах для училищ 1-го разряда, а также для частных школ (еврейско-русский букварь и молитвенник, который должен быть напечатан вместе с еврейским текстом)[961]. Но столь обширная программа столкнулась с некоторыми трудностями. Даже попечитель учебного округа И. П. Корнилов, по инициативе которого и была составлена эта программа и который на отношении С. И. Фина написал следующую резолюцию: «Весьма охотно готов содействовать этому делу, которое я признаю полезным», согласился на перевод только части книг из представленного списка: Мишны, краткой и обширной еврейской грамматики, послебиблейской истории евреев, еврейско-русского букваря и молитвенника[962]. Попечитель Виленского учебного округа в этом случае не указал мотивов, по которым он не дал своего согласия на перевод других религиозных книг для евреев, но их можно выяснить, проследив бюрократическую переписку по поводу напечатания или ввоза из-за границы как тех книг, которые удостоились пометки попечителя «согласен», так и тех, которые не получили его одобрения.

Незнание еврейскими детьми русского языка или опасение, что евреи на такие нововведения будут смотреть как на «посягательство на сущность самой религии», на что указывали «Биржевые ведомости»[963], как препятствующие этому эксперименту факторы иногда упоминались и при обсуждении этого вопроса в бюрократических сферах или в рассуждениях православного ведомства. Некоторые из этих книг как раз и издавались на двух языках, в том числе и для того, чтобы знающие только идиш могли «легче и скорее усвоить русский язык»[964].

Иногда разрешение на издание какой-либо из упомянутых книг на русском языке не давалось или задерживалось по формальным мотивам. Комитет рассмотрения еврейских учебных руководств Министерства народного просвещения не дал разрешения на напечатание катехизиса, переведенного С. И. Фином, потому что министерству была представлена только часть предполагаемого сочинения. К тому же члены этого комитета разошлись с C. И. Фином в оценке того, что нужно считать основными догматами иудаизма, и отметили, что некоторые места предполагаемого к изданию катехизиса слишком сложны для детей[965]. Иногда столичные чиновники находили в переводах «довольно много ошибок против чистоты и правильности русского языка»[966].

В некоторых случаях центральные власти или православные епископы высказывали опасения, что эти книги будут способствовать укреплению еврейского «фанатизма», то есть обособленности этой этноконфессиональной группы. При обсуждении вопроса об издании упомянутого выше молитвенника О. Гурвича как в Министерстве внутренних дел, так и в Министерстве народного просвещения было решено разрешить это издание только с одним условием: «Если по рассмотрении цензурою этого молитвенника, в нем не окажется стремления веру евреев поставить выше всех других вер и выразить, что народ еврейский есть единственный, избранный Богом»[967]. Ректор православной духовной семинарии Иосиф, сам открыто не высказавшийся против издания переведенных на русский язык учителем Виленского раввинского училища Ашером Волем еврейских молитв, переложил ответственность на другие инстанции, но все же было заметно, что он негативно относится к этому эксперименту. По мнению Иосифа, эти молитвы поддерживают в евреях нелояльность к Российской империи[968].

И все же можно предположить, что аргументы о «фанатизме» или возможном поддержании нелояльных чувств посредством переведенных на русский язык с иврита книг не воспринимались серьезно ни теми, кто их высказывал, ни другими участниками бюрократического обсуждения. Во-первых, потому, что, как отмечали члены Комиссии о преобразовании управления евреями, те же самые молитвы издавались и раньше с разрешения правительственных учреждений на немецком языке, так что перевод их на русский язык в этом отношении ничего не менял[969]. Во-вторых, директор Департамента духовных дел иностранных исповеданий Э. К. Сиверс приводил очень серьезные аргументы против каких-либо изменений в молитвах: главная цель издания молитв (как, кстати, и других религиозных книг) заключалась в распространении таким путем русского языка, а вмешательство в их содержание могло привести к отказу евреев пользоваться этими книгами[970]. Значит, были более веские причины довольно длительного рассмотрения прошений об издании религиозных еврейских книг на русском языке[971]. И причины эти были связаны не столько с озабоченностью еврейским «фанатизмом», сколько с предполагаемым влиянием, которое эти книги могли иметь на окружающее христианское население.

О существовании в бюрократических сферах таких опасений М. Н. Каткову сообщал один из самых последовательных сторонников «русского католицизма» чиновник Департамента духовных дел иностранных исповеданий Август Матвеевич Гезен[972]. Еще в 1862 году Комитет для цензуры духовных книг Ведомства православного исповедания не разрешил распространять в России изданную в Берлине на русском языке Тору, ссылаясь на неправильность перевода, а также на то, «что в случае допущения книги Тора к употреблению между русскими евреями нельзя предостеречь от чтения оной и православных, для которых неправильность этого перевода может быть предметом разных недоумений, весьма вредных для большинства, не имеющего возможности проверить перевод с подлинником»[973]. Некоторые российские бюрократы опасались, что переведенные на русский язык религиозные еврейские книги могут способствовать распространению секты субботников[974]. Для того чтобы еврейские религиозные книги не попали в руки православным, предлагалось напечатать на заглавном листе: «Для употребления евреями»[975]. Другим предохранителем служила сама форма этих изданий, когда, например, в Ветхом Завете,