Читать книгу - "Эйнштейн во времени и пространстве. Жизнь в 99 частицах - Сэмюел Грейдон"

В тот момент они приготовились к катастрофе.

– Как раз могло бы, и я могу доказать это.

Гёдель пустился в объяснения, но судья, взглянув на Эйнштейна и увидев выражение его лица, принялся уcпокаивать беднягу Курта и дал ему понять, что не стоит развивать эту тему. В конце концов Гёдель стал американским гражданином и 2 апреля 1948 года принял присягу.

Никому никогда и в голову не пришло рассмотреть внимательно изъян, который обнаружил Гёдель в конституции США.

92

Хаим Вейцман – сионистский лидер, который организовал поездку Эйнштейна по Америке в 1921 году и впоследствии стал первым президентом Израиля, – умер в ноябре 1952 года. Иерусалимская газета “Маарив” опубликовала статью, автор которой считал целесообразным предложить Эйнштейну – “величайшему из живущих ныне евреев”[367] – стать преемником Вейцмана на посту президента Израиля.

Это было смелое предложение, и в то время оно очень устраивало Давида Бен-Гуриона, премьер-министра Израиля, сразу открыто поддержавшего эту идею.

Бен-Гурион отправил срочную телеграмму послу Израиля в США Аббе Эбану. Эбан телеграфировал Эйнштейну, спрашивая, не возражает ли он, если сотрудник посольства приедет к нему в Принстон для передачи важного сообщения.

Эйнштейн понял, что это значит. В американских газетах сообщалось о смерти Вейцмана и высказывались предположения о том, что Эйнштейн может стать его преемником. Сначала Эйнштейн воспринял это как шутку. Он не хотел занимать пост президента. “Если бы я стал президентом, мне пришлось бы иногда говорить израильтянам то, что они не хотели бы слышать”[368], – сказал он Марго.

Поскольку Эйнштейн решил не принимать предложение и не видел смысла в приезде посольского чиновника в Принстон, он позвонил Эбану и попросил посла не делать ему этого предложения.

– Я не гожусь для президентства и не могу согласиться занять этот пост[369].

– Но я не могу просто сообщить правительству, что вы позвонили мне и сказали нет, – объяснил Эбан. – Я должен действовать по протоколу и официально предложить вам этот пост.

В конце концов Эйнштейн уступил, поняв, что отказаться от предложения еще до того, как он его получил, было бы оскорбительным для правительства Израиля. Вскоре к нему отправили сотрудника посольства.

“Принятие предложения, – гласило официальное письмо, – влечет за собой переезд в Израиль и получение гражданства этой страны. Премьер-министр уверяет меня, что в таких обстоятельствах Вам будет предоставлена полная свобода, а правительство и люди, полностью осознающие огромное значение Ваших трудов, создадут все условия для продолжения Вашей грандиозной научной деятельности”[370].

В своем письме Эбан стремился подчеркнуть, что предложение стать президентом является выражением “глубочайшего уважения, которое еврейский народ может проявить к одному из своих сыновей…” И продолжал: “Я надеюсь, что Вы отнесетесь великодушно к тем, кто выдвинул Вас на этот пост, и осознаете высокие цели и благородные мотивы, которые побудили нас обратиться к Вам в этот торжественный час истории нашего народа”.

Ответ Эйнштейна, который он передал министру сразу же по получении официального письма, был таким:

Я глубоко тронут предложением нашего Государства Израиль, и в то же время мне грустно и стыдно, что я не могу его принять. Всю свою жизнь я имел дело с неодушевленными объектами, поэтому мне не хватает как врожденных способностей, так и опыта для того, чтобы правильно обращаться с людьми и выполнять функции официального лица. Только по этим причинам я не подошел бы для выполнения обязанностей, налагаемых этой высокой должностью, даже если отбросить тот факт, что преклонный возраст ослабил мои силы. Я тем более огорчен этими обстоятельствами, что мои связи с еврейским народом укрепились с тех пор, как я полностью осознал наше шаткое положение среди народов мира[371].

Бен-Гурион был даже благодарен Эйнштейну за отказ. В ожидании ответа он начал сомневаться в правильности выбора.

“Скажи мне, что делать, если он даст согласие, – в шутку обратился он к своему помощнику. – Если он ответит да, у нас будут проблемы”[372].

Если бы Эйнштейн согласился, Израилем управлял бы президент, который не слишком уважал власть, не любил формальности и ненавидел бюрократию, был прямолинеен, не владел ивритом, не проходил церемонии бар-мицвы, а кроме того, как всем было известно, имел неортодоксальные взаимоотношения с Богом и решительно не одобрял создания еврейского государства. “Я скорее предпочел бы соглашение на разумных условиях о мирном сосуществовании евреев с арабами созданию еврейского государства, – сказал однажды Эйнштейн, кратко излагая свои взгляды на сионизм. – Помимо практических соображений, в моем понимании, идея создания еврейского государства с границами, армией и светскими рычагами власти, какой бы скромной эта власть ни была, противоречит сущности иудаизма. Я боюсь, что в таком случае он будет разрушен изнутри”[373].

Эйнштейн встретил Эбана на официальном приеме в Нью-Йорке через два дня после своего формального отказа. Эбан отметил, что Эйнштейн был без носков.

93

Ближайший друг Альберта Микеле Анджело Бессо, которого он знал больше пятидесяти лет, умер 15 марта 1955 года, на следующий день после того, как Эйнштейну исполнилось семьдесят шесть. Сын и сестра Бессо написали Эйнштейну письмо, в котором сообщили эту печальную новость. Он отправил им ответ, выразив соболезнования и поделившись размышлениями о том, что значил для него Бессо. Сам он умер менее чем через месяц.

Принстон, 21 марта 1955 г.

Дорогой Веро и дорогая миссис Байс,

Вы проявили подлинное великодушие, поделившись со мной в эти трудные для вас дни подробностями о смерти Микеле. Его уход был так же гармоничен, как и его жизнь в кругу близких. Этот дар гармоничной жизни редко сочетается с острым умом, особенно таким, каким обладал мой друг. Но больше всего меня восхищало в Микеле то, что ему удалось прожить много лет не только в мире, но и в прочном согласии с женой, меж тем как я дважды довольно позорно не справился с этой задачей.

Наша дружба началась, когда я был студентом в Цюрихе, мы тогда регулярно встречались на музыкальных вечерах. Микеле был старше, он уже сформировался как ученый и старался вдохновить нас. Круг его интересов казался просто безграничным. Однако, по‐видимому, именно критико-философские проблемы занимали его больше всего прочего.

Позже нас снова свело патентное бюро. Наши разговоры по дороге домой были исполнены несравненного очарования, словно превратностей повседневной жизни просто не существовало. Но впоследствии, когда мы поддерживали связь в основном через письма, нам