Читать книгу - "Развод в 50. Двойная жизнь мужа - Анастасия Дмитриевна Петрова"

какой-то степени тебя простила… — признаю́ эту мысль вместе с тем, как озвучиваю: — Однако, это не значит, что я могу принять. Я не держу зла, пусть мне и обидно. Но я не двадцатилетняя девочка, которая не видит проблем, что копились в нашей жизни, — перевожу дыхание, шумно вдыхая воздух: — Ты был моим героем, Гордей. Невероятным мужчиной, который делал мою жизнь полной. Но ты прав в том, что последнее время мы жили как соседи. Когда это случилось, я не знаю, но вдруг ты оказался очень далеко, понимаешь? Я тоже приложила к этому руку, потому что мы оба были в браке, не ты один виноват… — сглатываю, чтобы сказать ему главное.

Только замечаю, что он кивает и опускает взгляд на столешницу.

— Но… — поднимает свои глаза на меня.

Этот взгляд ранит. Хотя, чёрт возьми, не должен. Резко вскидываю свои к потолку, пытаясь остановить вновь просящиеся слёзы.

— Я не могу. — глухо сиплю, глотая ком в горле.

— Да, — кивает Зарудный, а я от напряжения и эмоций готова зареветь в голос.

Кажется, впервые после того, как узнала о его предательстве.

— Не плачь, прошу тебя, — просит он, а я лишь рвано дёргаю грудной клеткой в попытке бесшумно пережить эту слабость: — Я всё понимаю и не требую ничего, — говорит он, сильнее, хмуря брови.

Знаю, что и сам едва сдерживается. Вижу по подрагивающим рукам на столешнице, по тому, как порой уводит глаза и сильнее морщит лоб.

— Здесь, — вдруг достаёт он конверт из кармана своего пиджака: — То, что я обещал тебе, но так и не сделал. Прими, пожалуйста. — кладёт его на стол и осторожно двигает в мою сторону.

Аккуратно утирая уголки глаз и шмыгая носом, молча киваю.

— Спасибо тебе за этот разговор, Марта. За то, что выслушала.

Коротко шепчет он, прежде чем встать со стула. Встаю вслед за ним и молча сопровождаю до прихожей. Там он накидывает своё пальто, и на секунду обернувшись, посмотрев в мои глаза, он молча выходит, закрывая за собой дверь.

Глава 68. Гордей

— Когда меня отпустят, Гордей?

Отодвигаю стул и присаживаюсь напротив, выдерживаю максимальную дистанцию и просто наблюдаю за изменениями в женщине. Она словно постарела лет на десять: в уголках глаз — глубокие паутинки морщин, взгляд тусклый, почти безжизненный. Руки стали совсем сухими, ногти обломаны у корней… А может, она просто сгрызла их на нервах. Чисто по-человечески мне её жаль. Но лечение необходимо. Маниакальная любовь, которая на самом деле любовью не является, — опасная штука. Она может перерасти во что-то большее, эта зависимость лишает людей рассудка. Человек в состоянии аффекта может убить.

Жаль, что я раньше не заметил лютую одержимость Оли. Я был центром её вселенной. Даже не Пашка — я. — Не знаю, — отвечаю предельно честно. — Врач говорит, что динамика есть, но не сказать, чтобы сильная. Оль, послушай, так правильно. Ты живёшь в выдуманном мире, где у тебя семья, где я — твой муж. Но ведь так не было никогда.

— Было, Гордей, — она опускает голову, я вижу, как на стол падают капли с её лица. — Ты приходил ко мне, оставался ночевать… Ел за одним столом.

— И это была моя ошибка. Я делал это ради Паши, чтобы он почувствовал, что у него есть мама и папа. Врачи говорили, что если у ребёнка будет больше положительных эмоций, то приступы уменьшатся. И ведь помогло, Оль. У него долгое время их не было. — А как же… то, что было между нами?

— Что было между нами?

— Секс был.

— Был. И я виноват, что пьяный приходил к тебе. Хотя я не помню ни один наш секс. Он был, Оль? Или ты делала вид, что был?

— Был…

— Точно?

А ведь я и правда не знаю, что было в те разы. После первого раза у нас получился Паша — не без инициативы Ольги. А вот когда я заваливался пьяный в эту квартиру… Я не знаю, как всё было на самом деле. Не хочу в этом дерьме копаться. Я в любом случае несу ответственность — хотя бы за то, что позволял себе бухать и опускаться на дно. Это в любом случае моя вина.

Она просто пожимает плечами, мол, думай как хочешь.

— Как Паша?

— У него всё хорошо. Он стал лучше читать, пробует писать простые предложения, кубик Рубика собирает быстрее, чем когда-либо.

— Он с ней?

— С Мартой? — приподнимаю бровь. — Нет. Я не стану спихивать сына на жену. Ева принимает активное участие в жизни Паши, она сильно изменилась. Не знаю, почему Паша так повлиял на неё, но я не могу этому не радоваться.

— Ясно. Ты приведёшь его ко мне?

— Как только разрешит врач — приведу. Я не собираюсь лишать тебя сына. Но ты должна вылечиться. Должна избавиться от навязчивой мысли быть со мной. За что ты меня вообще любишь, Оль? Ты подумай сама… Я изменил жене, просил тебя исчезнуть, никогда не прикасался к тебе трезвым, не признавал в тебе женщину. Ты была в моей жизни, но ты была никем. Разве за это можно любить?

— Можно, Гордей. Это и называется безусловной любовью. Не за что-то, а вопреки. Твоя Марта так не умеет.

— Это не любовь. Это болезнь. Ты выросла в такой семье, где любовь приходилось заслуживать. Муж тебя бил, мать ненавидела. Я не виню тебя за то, что ты стала такой. Но я просто пытаюсь помочь. Тебе самой легче станет.

— Откуда ты знаешь про мужа?

— Навёл справки.

— Я не хочу лечиться, Гордей, — она тянет руки в мою сторону, но я пресекаю попытку. — Я не хочу переставать тебя любить. Мне это жизненно необходимо.

— Полюби себя, Ольга. Меня любить не за что.

Я осознаю, что лечение будет долгим и энергозатратным. Но ей станет легче. Когда-то обязательно станет. Паша теперь полностью моя забота. Я покажу ему себя настоящего. Не буду врать и делать видимость счастливой семьи — просто потому, что сам эту роль не выдерживаю. Ненадолго меня хватило… Хотя я с самого начала всё сделал неправильно. Чего