Читать книгу - "Детский нейрохирург. Без права на ошибку: о том, кто спасает жизни маленьких пациентов - Джей Джаямохан"

Проведение спасающих жизни операций – суть работы детского нейрохирурга. Это наше главное предназначение. Спасти жизнь ребенка? Разве может человек предложить миру что-то большее?

Чтобы орудовать среди клеток мозга, требуются годы подготовки, отработанные навыки, необходимо посвятить всю свою жизнь служению нейрохирургии. Но иногда все может быть намного проще.

По-настоящему хороший детский нейрохирург должен понимать, когда операция – не лучшее решение, и быть готовым это признать, как бы ни было неприятно. Для него пациентом должна быть вся семья, а не только тот, кому не посчастливилось оказаться на больничной койке.

Давайте скажем откровенно, что в большинстве случаев самый простой вариант для работающего на НСЗ хирурга – это провести еще одну операцию. Почему нет? Нам за это платят, это наша работа, нам ничего это не стоит. Можно вырезать опухоль, но что насчет метастазов? Конечно, так и подмывает сказать: «Давайте попробуем еще». Что хирургу терять? Он будет героем, продолжающим бороться, какими бы ничтожными ни были шансы на победу. Человеком, который прооперировал ребенка восемь раз, так как хотел помочь. Разве не хочется быть таким? Но помогает ли он тем самым? И кому он помогает?

Я прекрасно понимаю, что хирург может считать своим долгом стоять до конца, каким бы безнадежным ни было дело.

Что такое поведение с его стороны может выглядеть благородно. Тем не менее, если последние шесть операций были бессмысленны, ради чего он их проводит? Ради признания? Ради того, чтобы родителям было спокойно от осознания, что были испробованы все возможные варианты? Тогда, пожалуй, этого делать не стоит. Или же хирургу просто не хватает духа сказать родителям, что больше ничего сделать нельзя? Перед тобой ребенок, которому осталось жить, возможно, не больше шести месяцев. Зачем тратить три из них на болезненные и в конечном счете бесполезные процедуры? Из-за боязни сообщить правду? Разве благополучие пациента не должно быть на первом месте? Решивший так поступить хирург окажет всем медвежью услугу.

Это очень непростая ситуация, в которой легко можно оступиться, особенно недостаточно опытному врачу. Я совершил свою долю эгоистичных ошибок. Но притом достаточно одного раза, чтобы осознать далеко идущие последствия каждой из них. Сегодня не тот день, чтобы тешить собственное эго.

– Мы будем рекомендовать проведение химиотерапии и лучевой терапии, чтобы разобраться с остатками опухоли в голове, а также с метастазами в спинном мозге. Лечение начнется, как только мальчик наберется сил после операции, – объяснил я. – Шансов, что нам удастся сдержать рост метастазов и избавиться от них, крайне мал. Оперировать их я не вижу никакого смысла.

Полная откровенность.

– Вы говорите, что шанс мал. Насколько мал?

– Я бы сказал, вероятность того, что ваш сын проживет еще пять лет, даже при самом агрессивном лечении, порядка десяти процентов.

Числа могут более жестокими, чем слова. Эта женщина была раздавлена. Во время нашего первого разговора я подготовил ее к тому, что ее сыну предстоит обширная операция на мозге. Моей задачей тогда было проинформировать ее о рисках, связанных с конкретной процедурой. Пациенты регулярно умирают на операционном столе. Я не хотел, чтобы это стало для нее неожиданностью, но к подобным новостям я ее не подготовил. Равно как и сам не был готов к тому, что она сказала потом.

Я уже давно в медицине.

К проведению такого рода разговоров у меня особый интерес, в самом хорошем из возможных смыслов. Я считаю, что врачи, и уж точно детские нейрохирурги, по-настоящему проявляют себя, когда приходится отказываться от операции. Конечно, мы можем прооперировать, однако необходимо дать понять людям, что порой операция – не лучшее решение.

Представьте, что вы родитель и перед вами выбор: подвергнуть ребенка различным болезненным процедурам, которые вовсе не обязательно продлят его жизнь, или же в полной мере насладиться оставшимся вместе с ним временем. Мы называем примерные шансы на успех при данном варианте лечения, отталкиваясь от предыдущих результатов, но мы не можем давать каких-либо обещаний.

Можете не сомневаться. Химиотерапия и лучевая терапия – те еще сволочи. Они доставляют физические мучения. Они тяжело даются взрослым, не говоря уже об одиннадцатилетнем мальчике. Зачастую по окончании курса человек чувствует себя еще хуже, чем до него. Идея в том, чтобы стерпеть краткосрочную боль ради долгосрочной пользы. В большинстве случаев это приемлемо, но что, если ни о каком долгом сроке речи не идет?

Я никогда не стану просто так навязывать то или иное лечение. Я его предложу, и, если человек согласится, я позабочусь, чтобы оно было проведено на высшем уровне. Настаивать я стану лишь в том случае, если лечение с большой вероятностью может значительно продлить жизнь человека или повысить ее качество. Необязательно и то и другое, но как минимум одно из этого должно быть целью.

Какую пользу лечение могло принести в данном случае? Речь идет об агрессивной опухоли в терминальной стадии[80]. Она уже никогда не выпустит свою жертву из когтей. Между процедурами паренек, может, и будет ходить и разговаривать, но он будет измотан, обессилен такими побочными эффектами (изменение состава крови, множественные инфекции) и при этом практически поселится в больнице.

Стал бы я навязывать такое своему ребенку? Пока я не оказался в схожей ситуации, я не могу ничего утверждать. Тем временем я уверен, что потенциальная польза от такого лечения крайне сомнительна. Вы правда готовы, чтобы ваш ребенок заплатил столь высокую цену? У меня частенько бывают подобные разговоры с коллегами-онкологами, которым приходится лечить своих пациентов токсичными препаратами. Онкологи играют ключевую роль в проведении лечения после операции.

Таким образом, мы говорим родителям следующее: «Мы изложили вам факты. Объяснили все за и против. Скорее всего, из-за опухоли ваш ребенок рано или поздно умрет. В итоге все сводится к тому, какую жизнь вы хотите провести с ним в оставшееся время. Решать вам, и мы поддержим любой ваш выбор».

После слез, негодования, а временами и вспышек ярости большинство родителей все же признают поражение. Кто-то выбирает продолжать лечение, кто-то нет. И мы, поверьте на слово, не осуждаем – мы поддерживаем. А потом случается нечто вроде этого.

Дело было утром, после состоявшегося предыдущим вечером разговора.

– Большое вам спасибо за все, что вы сделали, – сказала мама.

– Вы решили, что будете делать дальше? – спросил я.

По разговорам женщины с медсестрами мне казалось, что она решила отказаться от лечения и сделать выбор в пользу качества жизни, однако я хотел услышать это от нее лично, чтобы убедиться,