Читать книгу - "На окраине Руси. Мифология и язычество балтов - Теобальд"

3) Древние пруссы считали святыней (heiligtum) не всякий дуб или дерево, а лишь дерево, называемое Rombhota, т. е. странным образом сросшееся. Такие деревья доныне чтят тайно в Надровии и Шалавонии.

4) В лесу, принадлежащем к Небудзынскому приходу, еще в 1664 году была ель с двумя ветвями, снова сросшимися на конце, к которой стекались все жители не только Надровии и Шалавовии, но даже из Жмуди и Литвы, принося в дар платы, помочи, одежды и деньги; так как верили, что калека или больной грыжей, пролезши через эти две ветви, исцелится. Эту ель также называли rumbuta egle и, собираясь отправиться к ней, говорили: Eikim Rombhową.

5) Кажется, Преториус подразумевает тут тот же дуб, что в пункте 1. «По нашему мнению, считались священными всякого рода деревья, которых ствол, развившись, опять сросся в целое: на поле в Рагвицкой области рос дуб такого вида, считавшийся священным. Страдающие грыжей проползали через отверстие, образованное разветвлением ствола, в убеждении, что это их исцелит. В моем саду в Небудзыне росла такого же вида груша, Rombotha Krauszis (должно быть, rombutas Krauszis). Около нее я раз застал молящегося на коленях старика». После долгих расспросов он признался, наконец, слуге Преториуса, что его прислал сюда какой-то вайделот из Жмуди для отыскания подобного дерева с целью излечить внука, страдающего грыжей. Кроме того, он добавил, что знает maldininkas’a (молельщика, жреца), который, если бы ему позволили, охотно поселился бы со всей семьей у этого дерева; и это принесло бы и хозяину счастье.

6) Фабер сообщает любопытные подробности о священном дубе в дремучем лесу между Bajorgallen и Rudschen в Рагницком округе. На высоте нескольких футов от земли ствол разветвлялся на два главных; один из них пустил толстую ветвь, вросшую опять в ствол в виде излучины, образуя таким образом отверстие. Больные глазами, параличом рук и ног и другими болезнями совершали путешествие в несколько миль к этому дубу в надежде исцеления. Чтобы добраться до упомянутого отверстия, приставляли толстую ветвь с обрубленными боковыми ветками и по ней, как по лестнице, поднимались к отверстию и трижды пролезали сквозь него; затем привязывали какое-нибудь приношение к излучине, на которой было уже полно помочей, платов, ножиков и т. п. Монеты клали под дубом.

7) Кажется, о том же дубе идет речь в отчете о лекции проф. Бецценбергера. Невдалеке от Рагниты находился дуб, ветви которого срослись, образуя отверстие. Кто пролез через него, избавлялся от болезни. Вера и обычай распространены в народе до сих пор[25].

Из всего вышесказанного оказывается, что Грюнау за основание описания дуба в Ромове принял действительно существующую веру в священность деревьев, особенно дубов, особой формы, которую он изменил сообразно своим намерениям. Существовал ли в действительности такой дуб в Ромове, можно лишь предполагать, но не доказать. Дусбург совершенно не упоминает о нем.

По сообщению Грюнау, дуб в надровском Ромове зеленел летом и зимой. Эта подробность сильно занимала ученых. Так как не знали ни дуба, ни другого лиственного дерева, которое в северных краях было бы и летом и зимой покрыто неувядающей зеленью, то этот признак старались объяснить разным образом. В этом направлении, очевидно, наиболее потрудился Преториус, который объясняет объем дуба тем, что он рос на плодородной почве; вечную зелень его листьев тем, что дуб был обрызгиваем кровью закалываемых под ним жертв, – и в доказательство такого объяснения прибавляет в виде аксиомы, что кровь обладает удивительною способностью сохранять зелень листвы. «И несомненно, что кровь людей и животных обладает особой силой, чтобы получалось зеленое дерево». К этому присоединился еще и неугасавший огонь перед дубом, в достаточной степени согревавший воздух; кроме того, курение, которое всыпали в огонь, и, наконец, висевшие вокруг дуба завесы на высоте семи локтей также придавали немало тепла[26]. Однако, несмотря на все эти натянутые объяснения, изобретенные Преториусом, он сам им в конце концов не верит и признается, что это, должно быть, были дьявольские чары. Даже столь трезвый ум, как Гарткнох, прибегает к такому же объяснению; упомянув о неувядавшей зелени Упсальского дерева, он заявляет, что, по его твердому убеждению, тут действовала нечистая сила; то же объяснение он применяет и к дубу в Ромове[27]. До Гарткноха так же высказался Лукас Давид: «…ohne zweiffels aus des teuffels getrieb oder verblendung» (p. 27). Только Геннебергер (Erklar, p. 465) объясняет, хотя и неудачно, что якобы густота листвы не пропускала ни дождя, ни снега и таким образом сохранялась зелень; на что Арнольдт возражает, что в таком случае лишь нижние слои листвы, а не верхние и верхушка оставались бы зелеными[28]. Проф. Фишер, пишущий по Гарткноху, утверждает, что постоянные жертвенные огни и кучи навоза от жертвенных животных согревали воздух и землю, так что и то и другое способствовало постоянному сохранению дубом зелени и листвы. Вот до чего дошло священное Ромове и прославленный криве, господствующий над всей Литовской областью и живущий среди громадных складов скотского навоза. Бендер, защитник Грюнау, считает этот признак мифом и утверждает, что вечнозеленая омела на дубах и липах послужила началом для сложившейся затем веры в деревья с таким свойством. Из всего этого мы отметим то несомненное обстоятельство, что Грюнау первый ввел в литовскую мифологию вечнозеленый дуб и поместил его в надровском Ромове. Следуя его примеру, все последующие писатели приписывали это свойство дубу в усмотренном ими Ромове.

Однако же вышесказанным заключением отнюдь не решается главная задача – выяснение причин и источников подобной идеи Грюнау. Является ли упомянутая вечная зелень его собственным изобретением, на которое мог навести его эпитет вечного огня, или же он вынес готовое уже представление из каких-либо других источников?

И вот, пересматривая ряд писателей, упоминающих ранее Грюнау о священных деревьях, мы находим, что его описание дуба и прочих священных предметов в Ромове наиболее похоже на описание дерева и священных предметов в Упсале, принадлежащее Адаму Бременскому. И хотя Грюнау нигде не ссылается на него, мы, однако, можем указать незатертые и убедительные следы того, что описание Ромове в общем и